стал главным дворником. Дед немного лукавил – к дворнику едва ли набивался бы в знакомые великий комбинатор…

Министра, которому звонил Дед, не оказалось на месте. «Академик» Нимкус тепло попрощался, сел в «Волгу» и уехал. В следующий раз он появился в кабинете Деда через месяц, под руку с новоназначенным генеральным директором киевского завода «Кристалл». «Академик» попросил, чтобы генеральному побыстрей дали квартиру в центре города. Взамен Нимкус обещал дружбу и содействие в делах. Так в СССР выглядел рынок, который строители советской утопии отменили, но только на бумаге. Торговались повсюду и обо всём. Киев торговался с Москвой, мэр торговался с министром, глава стройтреста торговался с директором завода. Предметом торга были люди, должности, премии, поездки за границу, возможность скостить план, войти в нужный кабинет, блатные номера на чёрной «Волге» и «цековская» бронь в гостинице, импортный костюм с металлическим отливом и служебная квартира в центре города. Вместо денег ходила вполне реальная субстанция, которую российский учёный Симон Кордонский назвал «административной валютой» – резолюции, постановления, подписи. Формально подобный торг запрещали. Неформально – полуслепая неповоротливая махина плановой экономики без него не могла выполнять план. Удивительно ли, что нашёлся человек, который освоил искусство кататься на её шестерёнках в своё удовольствие на кураже, на личном обаянии и голой интуиции? Когда Нимкус ушёл, сославшись на важную встречу, Дед принялся расспрашивать о нём генерального. Директор «Кристалла» познакомился с Нимкусом в Москве. После совещания в министерстве он ужинал в ресторане гостиницы. «Академика» ему представил коллега из Ленинграда. Нимкуса сопровождал генерал таинственных войск, и когда тот на минуту отлучился из-за стола, «академик» пожаловался генеральному: мол, его всё время охраняют и это чертовски мешает. В Киев «академик» приехал к новоназначенному генеральному «Кристалла», чтобы «посмотреть образцы».

– Так как насчёт квартиры, Владимир Алексеич?

Великий комбинатор спалился на любви к казённому транспорту – на мелочи, на ерунде. В Ленинградском обкоме Нимкус истребовал машину с водителем и уехал отдыхать на озёра. Прошло три дня – ни машины, ни «академика». Управделами навёл справки, позвонил знакомому из КГБ, и после этого Нимкуса разоблачили. С подложными документами он приехал в Ленинград из Прибалтики. На обаянии, на кураже, на жонглировании именами министров и председателей, туманными намёками на таинственную «закрытую тематику» выбил себе квартиру, а вслед за ней – брони, билеты, гостиницы, машины. Великий комбинатор гастролировал по всему Союзу, селился по звонку в блатных гостиницах, его кормили и поили директора оборонных заводов. За годы гастролей всего два человека спросили у него удостоверение – телефонистка Кремлёвского дворца съездов и Дед. По запросу «академик Нимкус» Google выдаёт пустую страницу. Дед выдумал это имя. Когда он сочинял свои мемуары, великий комбинатор был ещё жив – удивительный реликт, призрак из другой эпохи. Эту эпоху и сейчас ещё можно разглядеть вокруг – так сквозь евроремонт иногда просвечивают старые советские обои.

Дед умер 1.07.2014, когда в центре столицы всё потушили, но уже вовсю пылало на востоке. Остался архив – несколько тысяч снимков. Почти все выглядят одинаково: на них толпятся первые и вторые секретари бесчисленных обкомов и горкомов, завы и замы, ответственные работники. Полноватые мужчинки за пятьдесят с крестьянскими лицами в костюмах и пальто, в каракулевых шапках и с непокрытыми сединами, со значками на лацканах и без – они несут венки, перерезают ленточки, машут с трибун, рукоплещут. Дед обычно где-то сбоку, он лет на десять-пятнадцать моложе всех, он тоже несёт, перерезает, машет, рукоплещет. Признаться, я не понимаю, как он выкраивал время, чтобы работать. За одиннадцать лет, которые он был мэром, в Киеве возвели несколько жилых массивов, Московский мост и центральный ЗАГС, реконструировали Олимпийский стадион и проложили линию метро на Оболонь. Прокладывать эту ветку хотели открытым способом, через Подол, и Дед обнаружил, что вот-вот подчистую снесут дома вдоль улицы Сагайдачного. К всеобщему неудовольствию он заявил, что рушить историческую застройку – варварство. Улица осталась цела.

В каком-то смысле Деду, который страстно любил строить, повезло. В 1950—1960-х годах жители сёл активно переезжали в города и шли работать на заводы. Им нужны были квартиры. Партия объявила жильё необходимым условием наступления коммунизма, и за умение строить Деду какое-то время прощали строптивость, но в конце концов и сняли в 1979-м. Первому секретарю Киевского обкома Цыбулько он не дал возвести здание обкома на верхней площадке Владимирской горки, прямо на костях Михайловского Златоверхого монастыря. Первому секретарю Киевского горкома Ботвину не дал снести трапезную. Первому секретарю ЦК Компартии Щербицкому не дал превратить Бессарабский рынок в бассейн.

Я рассматриваю фотографию из Дедова архива. Вот они все на одном снимке, забытые повелители советской Украины периода застоя: Цыбулько, Ботвин, Лутак, Ляшко, Ватченко, Щербицкий встречают дорогого Леонида Ильича в Киеве на вокзале. Седины внушительно белеют, брови топорщатся, на лицах цветут улыбки».

Пора сказать и о Щербицком

Владимир Васильевич Щербицкий (17.02.1918—16.02.1990) находился на высших ступеньках власти дольше, чем кто-либо из бывших и нынешних украинских лидеров, – четверть века: возглавлял Совет Министров УССР, на протяжении 17 лет был первым секретарем ЦК Компартии Украины. Возможно, ВВ, как его называли в своем кругу приближенные, мог бы «рулить» республикой и дальше, если бы в сентябре 89-го не подал – добровольно! – заявление с просьбой освободить его от обязанностей. Уходил он отнюдь не с почетом, а под свист и улюлюканье толпы. Как водится, больше всех старались орать именно те, кто еще вчера восхвалял его государственную мудрость и пел дифирамбы, а самые ретивые пронесли обмотанное проволокой чучело Щербицкого по Крещатику и что есть силы швырнули в Днепр. Так киевская чернь, сменив когда-то прежнюю веру на новую, более многообещающую, поступала с поверженными богами… Щербицкий ушел в мир иной через пять месяцев после отставки – в день, когда должен был давать объяснения Верховной Раде по поводу чернобыльской аварии и ее последствий. «Он не хотел жить», – с горечью повторяют его друзья, и это истинная правда. По мнению моего отца, много лет работавшего с Владимиром Васильевичем, он был на редкость красивым, умным, энергичным и глубоко порядочным человеком. Но не стоит его идеализировать: Щербицкий – сын своего времени и разделял его заблуждения, а порой совершал непростительные ошибки. Да, это при его правлении проходили процессы над диссидентами и наблюдались перегибы в борьбе с так называемым украинским буржуазным национализмом, но слабо верится, что при другом первом секретаре их было бы меньше. Далеко не все решалось тогда в Киеве…

В. В. Щербицкий и М. С. Горбачев возле памятника Ленина. 1986 год

Многие сегодняшние политики смотрят на Щербицкого свысока: типичный, мол, партократ, партийный функционер, но что-то