Юрек думал об истории Белграда, чтобы избавиться от дурных мыслей. Ему казалось, что за ним кто-то идёт. Он вертел головой во все стороны с таким усердием, что спустя какое-то время у него заболела шея, а руку, которая лежала на рукояти небольшого ножа, начала сводить судорога от излишнего напряжения. Этот нож был единственным оружием Кульчицкого; горожанам, не имеющим отношения к военной службе, османы разрешили иметь при себе только простые ножи, которые в большей мере являлись столовыми приборами, нежели оружием.

Наконец впереди наметилось оживление, — загомонили люди, заиграла музыка, — и Юрек увидел два фонаря, которые висели по бокам окованной железом двери. Это был вход в таверну постоялого двора, которая являлась излюбленным местом отдыха многих белградцев.

Обычно она закрывалась с наступлением темноты, но по случаю Рамадана народ мог гулять хоть всю ночь, чем горожане и приезжие пользовались на всю катушку. Вина и сливовица лились рекой, народ уже был на изрядном подпитии, а в дальнем конце таверны музыканты наяривали весёлые мелодии на гусле, зурне, двух кавалах и свирели.

Музыка, откровенно говоря, была варварской и чересчур громкой (Юрек даже поморщился; ему хотелось немедленно закрыть уши, но он всё-таки сдержался), однако весёлой компании, собравшейся в «Трёх шеширах», она казалась верхом совершенства. Кое-кто подпевал, — конечно же не в лад, — а некоторые даже танцевали на крохотном пятачке неподалёку от стойки, за которой грибом торчал хозяин заведения, мрачноватый на вид детина с густой шапкой посеребрённых сединой чёрных волос.

Его звали Драго Змаевич. Он и был тем человеком, который должен указать Юреку путь к людям, которые с нетерпением ждали план крепости. Этого не знал даже Младен Анастасиевич. Кульчицкий подозревал, что сведения, добытые им в Калемегдане, нужны не повстанцам против османского ига, а австрийцам. Действительно, разве могут отряды слабо вооружённых гайдуков[49] взять приступом такую мощную крепость? Впрочем, этот вопрос Юрека не волновал. Для него главным было освободиться от опаснейшей улики — плана крепости на шёлковом лоскуте, зашитом в кафтан, — и получить свои денежки.

Османы, конечно, были для него врагами, но Кульчицкий уже достаточно долго вращался среди них и знал, что и туркам не чуждо ничто человеческое, особенно таким бедолагам, как он сам. Поэтому Юрек, в отличие от Младена Анастасиевича, приступами патриотизма не страдал, и стал шпионом поневоле только для того, чтобы разбогатеть. Кроме того, как человек порядочный, он был искренне благодарен сербскому купцу за то, что Младен Анастасиевич выкупил его из неволи.

Завидев на пороге Юрека, который был одет весьма прилично, к нему белкой метнулся юный чашник[50]. Он провёл его на свободное место, получил заказ и удалился, предоставив Кульчицкому возможность хорошенько осмотреться. Юрек в основном наблюдал за дверью; не покажется ли там какой-нибудь подозрительный тип, шпион асесбаши из сербов? Но, похоже, Юрек был последним, кто отважился в столь позднее время посетить «Три шешира». Ведь и в Рамадан можно попасть в руки ночной стражи; как раз в праздничные дни «улов» людей асесбаши был наиболее богатым, так как люди не жалели денег на развлечения, а значит, их кошельки приятно отягощало серебро, служившее неплохой добавкой к воинскому жалованию.

Юреку принесли сливовицу и добрый кусок жареного мяса, щедро приправленного специями. Вскоре у него во рту разгорелся настоящий пожар от перца; он пытался его потушить сливовицей, но это было всё равно, что огонь заливать горючим маслом. Совсем отчаявшись, Юрек заказал кувшинчик прохладной бозы[51], и только когда выпил полную чашу, жжение прекратилось, и он смог продолжить свои гастрономические упражнения, срезав верхний слой мяса, представлявший собой корку из перца и разных ароматических травок.

— Добрый вечер! — раздалось над ухом; Юрек даже вздрогнул от неожиданности.

Он не заметил и не услышал, как к его столу приблизился Драго Змаевич. Несмотря на внушительные габариты, он ходил тихо, как огромный кот.

— Бывали вечера и получше... — Юрек собрался и ответил условленной фразой.

— Зато погода хорошая.

— Отвратительная погода! Сырой туман пошёл с Дуная.

Драго Змаевич, до этого настороженный и собранный, приветливо улыбнулся и спросил:

— Как там поживает Младен? — Все слова пароля были названы верно, и он успокоился.

— Привет вам передавал...

— Это хорошо... — Драго сделал ещё шаг и, оказавшись прямо перед Юреком, бросил острый взгляд на серебряные пуговицы, украшавшие его кафтан.

На верхней пуговице была выгравирована буква «А» в обрамлении дубовых листьев. Это был один из элементов герба дворянского рода Анастасиевичей. Драго Змаевич снова улыбнулся и, словно невзначай, покрутил на пальце перстень с серебряной печаткой, на которой были изображены три рыцарских шлема. Это тоже был знак — ответ.

— Встретите его — передайте ему мой низкий поклон, — продолжил хозяин постоялого двора; а затем, уже тише, добавил: — Закончите с трапезой, выходите во двор через заднюю дверь. Я буду ждать. Чашник вас проведёт. Старайтесь не привлекать к себе внимания.

— Понял, — коротко ответил Юрек и принялся за еду, хотя теперь, несмотря на то, что он всё ещё был голоден, кусок не лез ему в рот.

— Дечко[52]! — Драго подозвал своего слугу-чашника и что-то шепнул ему на ухо.

Мальчик с любопытством посмотрел на Юрека и побежал по своим делам, а Драго Змаевич, немного постояв у стойки, вышел во двор. Кульчицкий торопливо прожевал кусок мяса и, протолкнув его внутрь с помощью доброго глотка бозы, подозвал чашника, чтобы расплатиться.

— Не беспокойтесь, всё уже оплачено, — сообщил мальчик. — Идите за мной...

Юрек проскользнул в узкую дверь («Интересно, как в неё вписывается хозяин постоялого двора?» — подумал он мимоходом) и оказался в полной темноте. Наверное, мальчик понял его состояние, потому что взял Кульчицкого за рукав и потянул куда-то в сторону. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Юрек понял, что его ведут к какому-то полуразрушенному строению.