Но на этот раз мне не повезло. Шурф сказал: «Прости, я занят», – да так сухо, что сомнений не оставалось, занят он действительно по самое горло. Причем чем-нибудь крайне тягостным и неприятным, вроде разглаживания стрелок на брюках или бега трусцой; впрочем, у каждого свой черный список дел, рождающих в сердце глухую ненависть к процессу бытия.

Нумминорих со своим волшебным носом, с которым я связывал столько надежд, волею начальства сидел до завтра в Нумбане. Меламори честно предупредила, что ей на глаза пока лучше не попадаться. Сэр Мелифаро любезно предложил составить ему компанию в походе по модным лавкам и, подозреваю, зловеще хохотал, получив от меня вежливый, но решительный отказ. Кофа выслушал мой краткий отчет о следственном эксперименте Меламори и, конечно, совсем не обрадовался. Буркнул: «Ладно, будем думать дальше», – и был таков.

Зато Базилио все еще сидела у урдерцев и горячо советовала мне присоединиться; среди аргументов в пользу такого решения фигурировали Каддины певчие пирожки, обученные исполнять фрагменты оперных арий, новое лоохи леди Лари с движущимися узорами, хорошее настроение птицы Скрюух и присутствие нашего общего друга Малдо, который, конечно, уже собирается идти работать, но он всегда так говорит, а сам остается, никто уже и внимания не обращает на его угрозы.

Все, вот буквально все толкало меня под гостеприимный кров «Света Саллари», а я сопротивлялся до последнего. Не хотел туда идти. Совсем не был уверен, что могу позволить себе просто спокойно их всех любить. А относиться к компании урдерцев как-то иначе, будем честны, совсем непросто, даже если поверить что они в любой момент могут оказаться какими-нибудь зловещими беглыми колдунами, обретшими на краю Мира кузькину мать и вернувшимися в Ехо, чтобы показать нам свою находку. Или одним беглым колдуном, развлечения ради поселившемся в нескольких телах, чем они хуже недоброй памяти Угурбадо[74]?

Теоретически я вполне допускал и такой поворот событий.

Но теория теорией, а практика практикой. На практике же не любить добрейшую леди Лари, веселую умницу Иш, вдохновенного повара Кадди и сердечного простака Ди было решительно невозможно. Что хочешь, то и делай.

С другой стороны, – подумал я, – какая теперь, к черту, разница, ходить к ним или не ходить? Отступать поздно, дело сделано, я уже привязался к этой компании настолько, что, окажись они завтра злобными мятежными Магистрами, выхлопочу себе привилегию регулярно навещать их в Холоми.

Хотя все-таки вряд ли они кем-то таким окажутся. И даже не потому, что сымитировать добродушие и сердечность невозможно – еще как возможно, к сожалению. Просто для мятежных Магистров они слишком уж долго сидят без дела, не причиняя никому никакого вреда. Сливочный суп из не-муяги варят, блины пекут, потолки разрисовывают, птице крыло лечат. У нас, угуландских колдунов, так не принято. Не тот темп.

Леди Лари встретила меня в арке, ведущей в их двор. То есть не специально вышла меня встречать, а просто стояла там, прижав руки к груди и, мечтательно улыбаясь, разглядывала Сияющую улицу, на которой, честно говоря, не было ничего примечательного – кроме самой леди Лари, внезапно сменившей прежнюю аккуратную прическу на какие-то легкомысленные завитки и нарядившейся в ультрамодное лоохи с постоянно изменяющимися, как в калейдоскопе узорами. Впрочем, шло ей это чрезвычайно. Как, подозреваю, пошло бы вообще все, что может сделать со своей внешностью человек. Лишь бы ямочку на левой щеке не отменяла при помощи какого-нибудь косметического колдовства. Вот это была бы роковая ошибка.

– Ждете кого-нибудь? – спросил я.

Она отрицательно помотала кудрявой головой.

– Просто вышла перевести дух. Постоять, помолчать, подумать. Столько всего происходит, сэр Макс! Иногда один день вмещает больше событий, чем вся моя прежняя домашняя жизнь. И как же мне это нравится, знали бы вы! Иногда мне кажется, что я до сих пор спала и вдруг проснулась, встала и вышла из дома – прямо сюда, в Ехо. И только теперь начала жить… Глупости говорю, да?

– Нет, что вы. Совершенно не глупости. Я сам чувствовал себя точно так же, когда сюда перебрался. Собственно, до сих пор чувствую. Как будто настоящая жизнь возможна только здесь. Может быть, это близость Сердца Мира так на нас с вами действует?

– Может быть, – удивленно согласилась леди Лари. – Совсем об этом не думала, а ведь похоже на правду. Но какая разница, да? Лишь бы и дальше действовало.

– Вот именно поэтому мне нравится думать, что все дело в Сердце Мира, – улыбнулся я. – Это хорошая, надежная причина. В отличие от времени года, атмосферного давления, наличия каких-нибудь веществ в нашей крови и прочих факторов, Сердце Мира никуда не денется. Оно тут навсегда. И мы с вами, надеюсь, тоже очень надолго.

– И я надеюсь, – откликнулась она. – Пусть так и будет!

Посторонилась, пропуская меня во двор, и сама пошла следом.

В урдерском трактире было как всегда – умеренно людно, умеренно шумно и так душевно, что я невольно почувствовал себя вернувшимся со службы отцом семейства. Или напротив, сыном, прибежавшим из школы. «Или чудесным племянником, дарованным морем», – ехидно подумал я, пытаясь поумерить свое лирическое настроение.

Ни хрена не получилось, конечно. Поди его поумерь, когда со всех сторон тебе улыбаются дружественные лица, синяя птица Скрюух гостеприимно хватает клювом за полу лоохи и тянет к столу, а повар Кадди выносит из кухни блюдо со, страшно сказать, обыкновенными жареными котлетами, которых я не ел целую вечность, а может быть, и вовсе никогда, если принять гипотезу, будто прежняя моя человеческая жизнь – просто иллюзорное воспоминание о случившемся с кем-то другим; ай, неважно, главное, что и я, и котлеты все-таки существуем в природе, причем не где-нибудь во Вселенной, а именно здесь, в столице Соединенного Королевства, где я – сэр Макс, а они – одно из традиционных блюд урдерской кухни. Ну или куанкурохской. Или чангайской. Один черт.

– У нас дома это блюдо называется «тумты из злой козы», – сказал мне симпатичный носатый юноша, которого я сперва не заметил, а заметив, никак не мог сообразить, где мы раньше встречались. Неужели здесь, в «Свете Саллари», а я забыл?

– Из злой, – объяснил он, – потому что у нас на мясо убивают только самых злых коз. Смирных не едят, их жалко. Но здесь у вас иначе, коз вообще почти нет, зато все едят индюков, совершенно не интересуясь, какой у них при жизни был характер. По крайней мере, никто из торговцев не смог нам этого сообщить… Поэтому в меню придется написать: «тумты из не-козы, с которой мы не были знакомы». Чтобы все честно.

Наконец до меня дошло.

– Иш! Это ты, что ли, наконец проснулся мальчишкой? Представляешь, я тебя сперва не узнал.

– А никто почему-то не узнает, – улыбнулся Иш. – Хотя лицо вроде бы примерно то же самое. И рост, и одежда. И вообще все.