отвернуться от той жизни, которая может быть и прекрасна, но которая мне не по душе.

— Значит, ты решила судьбу маленького Филиппа? — спросила Кьяра.

— Мой сын пока еще слишком мал и успеет полюбить Флоренцию, как ее люблю я.

Кьяра обняла подругу. Ее глаза радостно заблестели.

— Это лучшее, на что я рассчитывала, — сказала она. — Буду откровенна, я хотела испытать тебя. А теперь, когда я знаю, что ты остаешься с нами, сердце мое переполняется радостью. Ты и Карло оставишь подле себя?

— Конечно! Ему ведь так хорошо во Фьезоле, да к тому же он искренне привязался к Деметриосу. А то, что его считают погибшим, так это для него настоящее спасение. Но мы, кажется, заболтались. Ты будешь готовиться к процессии, а то она скоро начнется?

— Уже иду. Ничто не может мне помешать в этом. А уж как мне хочется поближе рассмотреть французского посланника!

Пока Кьяра выбирала себе наряд. Флоренция приступила к празднованию дня святого Иоанна. Торжества начались с раннего утра. Люди несли самые дорогие подношения святому своего любимого города: дорогое сукно, валансьенские кружева, шуршащие шелка и тафту, изысканную серебряную посуду. Процессия длилась до самого полудня. На праздник прибывали люди из всех областей Флоренции, представители духовенства, юноши и девушки с белыми крыльями на спине, окаймленными золотым ободком, изготовление которых стоило Сандро Боттичелли большого труда. Эти украшения составляли реликвию города.

Толпы народа скопились в церкви Дуомо на праздничную мессу.

Это была первая большая церемония в храме, оскверненном убийством Джулиано Медичи. Накануне архиепископ Флорентийский провел церемонию очищения церкви святой водой и благовониями. После мессы все разошлись по домам передохнуть и набраться сил, так как впереди ожидались большие скачки. На улицах прямо с лотков раздавали булочки и сладости, а на площади Чианти, где обычно брали воду, жаждущим подавали кувшины виноградного вина.

Группы музыкантов весело играли на скрипках, флейтах и тамбуринах. Самые знатные дамы сидели на трибунах, откуда наблюдали, как проходил праздник. Фьора увидела Лоренцо, одетого по своей привычке во все черное, но с тяжелой золотой цепью, усеянной рубинами, на шее. За эту цепочку можно было отдать целое королевство. На его шляпе также сверкал крупный рубин. Рядом с ним шел молодой светловолосый человек с золотой лилией на шляпе. Это был Филипп де Коммин, а сзади него мелькал берет с огромным пером, заставивший сильнее забиться сердце Фьоры. Неужели Дуглас Мортимер тоже проделал этот долгий путь, чтобы попасть на праздник? А почему бы и нет?

Разве Людовик XI не дорожил своим молодым и талантливым советником, чтобы отпустить его одного, без охраны, в эту неспокойную Италию? А кто, как не Мортимер, был лучшим телохранителем?

Ей так хотелось броситься навстречу своим друзьям, нестрогие правила этикета удержали ее.

Приближался час обеда, и надо было вернуться во дворец Альбицци. Дядюшка Людовико не переставал ворчать по поводу бессмысленных светских развлечений, которые только испортили такой святой день, созданный для скромных радостей науки. Его брюзжание усиливалось еще и тем, что ему пришлось надеть вместо удобной рабочей одежды наряд из тяжелой ткани, отороченный черной куницей.

— Зимой в таком одеянии еще куда бы ни шло. Но в эту жару! Я весь вспотел и стал красный, как рак.

— Дядюшка, ты можешь разоблачиться, когда пойдешь отдохнуть после обеда, — сказала Кьяра. — Я приказала Коломбе, чтобы она принесла твоего любимого холодного вина, может, это освежит тебя, — добавила она в утешение. — И кроме того, дорогой мой, не забывай, что в тебе течет кровь Альбицци, и в такой день надо быть одетым подобающим образом, в соответствии с твоим положением.

Однако жара не помешала дядюшке Людовико воздать должное вкусным блюдам: жареным сосискам из печенки, обильно политым острым соусом и посыпанным пряными травами, душистой дыне и своему любимому кьянти. После трапезы он удалился в свой прохладный кабинет в ожидании часа, когда нужно будет вновь подняться на трибуны, с которых знатные люди города наблюдали за скачками.

После дневного праздника, в котором принимали участие различные ремесленные цеха, придававшие блеск Флоренции, в праздничное действо включились люди из разных городских кварталов, участвовавшие в скачках на лошадях без седла и без стремян по заранее определенному маршруту. Призом было» палио «, прекрасный отрезок ткани, самый красивый, даримый Лоренцо Великолепным победителю.

Люди с хоругвями и свечами шли до самой Баптистерии[21].

Потом останавливались перед сеньорией, тоже богато украшенной по случаю большого праздника.

А над величественным дворцом из серого камня реяли шелковые знамена с эмблемами подчиненных городов. На вершине самой высокой башни развевалось знамя Флоренции — королевы всех городов. Вокруг площади были построены небольшие деревянные башенки городов-союзников Флоренции. Окна этих башенок были украшены флажками из тафты, шелка и других дорогих тканей. Мостовые, пестревшие нарядными праздничными одеждами горожан, походили на лужайку с яркими весенними цветами. Вдоль площади были натянуты шелковые веревки, ограждающие место для кавалькады. На площади Дуомо настежь открытые бронзовые двери Баптистерии позволяли увидеть целый лес зажженных свечей, придающих ей особенную торжественность. А немного дальше стояли разноцветные палатки наездников, державших в руках флаги с красной лилией Флоренции или голубые стяги с золотой лилией короля Франции.

Площадь наполнили стройные звуки церковного хора и органа Затем вступили гобой, виола и тамбурин. По левую и правую руку архиепископа, чью мантию, шитую золотом, несли церковные служки, стояли дьяконы с серебряными кадилами, дым от которых доходил до самой большой красной трибуны, где сидели Фьора и Альбицци. Кресло по соседству должны были занять Лоренцо Великолепный и его почетный гость.

Дядюшка Людовико нашел еще один повод, чтобы поворчать: запах ладана вызывал у него кашель. Он так хотел бы сейчас очутиться в долине Мюгелло и подышать там свежим воздухом.

Кьяра не выдержала и одернула его:

— Да хватит тебе ворчать, дядюшка Людовико! Тебе выпало счастье сопровождать самую красивую женщину нашего города, а ты только и думаешь о своих бабочках! Ведь на нас смотрят!

И действительно, все взгляды были обращены в сторону Фьоры, которая в ярко-красном платье выглядела как королева.

Когда она подходила к своему креслу, возбужденная толпа бурно приветствовала ее.

Она отвечала благодарной улыбкой и грациозным наклоном головы, счастливая от того, что народ Флоренции выражал ей искреннюю сердечность и восхищение. Однако Фьора хорошо знала, что настроение народа очень переменчиво. Но сейчас тучи развеялись благодаря любви Лоренцо, и жители города были готовы преклониться перед ней, как когда-то перед красавицей Симонеттой, прозванной Звезда Генуи.

— Клянусь, — сказала Кьяра с гордостью за подругу, — что именно ты будешь вручать пальму