перед трибуналом на глазах у всех? Но знай наверняка, что моя смерть будет для римлян началом или великих бедствий, или великих благ».

XXXII. Но, хотя он был намерен говорить дальше, ликторы по велению магистрата оттеснили всех от трибунала и приказали повиноваться решению. Клавдий же, наложив руку на девочку, державшуюся за дядю жениха, попытался ее увести. Но, увидав ее непритворное горе, все столпившиеся вокруг трибунала единодушно возопили и, ни во что не ставя власть правителя, обступили тех, кто попытался применить насилие, так что Клавдий, опасаясь их нападения, отпустил девушку и бросился в поисках спасения к ногам военачальника[1163]. 2. Аппий же вначале пришел в крайнее замешательство, видя всех в ярости, и долгое время пребывал в сомнении, как следует поступить. Затем, призвав Клавдия к трибуналу и немного переговорив с ним, как казалось, он дал знак окружавшим успокоится и сказал так: 3. «Я смягчаю строгое толкование, плебеи, относительно поручительства за личность, поскольку вижу, что вы раздражены против решения. Желая сделать вам приятное, я убедил своего клиента согласиться, чтобы поручительство дали родственники девушки, пока не прибудет ее отец. 4. Уводите же, Нумиторий, девицу и признайте свое ручательство за ее явку завтра. Ибо сего времени достаточно для вас и сообщить Вергинию сегодня же, и доставить его сюда из лагеря к трем или четырем часам завтра». Когда же они стали просить о более длительном сроке, он встал, ничего более не ответив, и приказал убрать курульное кресло.

XXXIII. Когда Аппий покинул Форум, мучимый и терзаемый похотью, то решил более не оставлять девушку ее родственникам, но, когда она будет представлена в силу поручительства, увести ее силой, для чего расставить вокруг себя более многочисленную стражу, чтобы не претерпеть никакого насилия от черни, и предварительно занять пространство вокруг трибунала толпой друзей и клиентов. 2. Чтобы осуществить это под личиной законности, буде отец ради поручительства не явится, он отрядил двоих наиболее доверенных всадников с письмом в лагерь к Антонию, командующему легионом, в котором служил Вергиний, прося держать этого человека под надежной охраной, дабы он остался в неведении о событиях вокруг дочери и тайно не ускользнул из лагеря. 3. Но его опередили двое родственников девушки, а именно сын Нумитория и брат Ицилия, которые были отправлены остальными заранее еще в самом начале событий. Будучи молодыми и исполненными отваги, они, отпустив поводья, гнали лошадей во весь опор плетками и, проделав путь первыми, сообщили Вергинию о случившемся. 4. Скрыв от Антония истинную причину, Вергиний заявил ему, что получил весть о кончине некоего близкого родственника, чьи похороны по закону он обязан осуществить. Отпущенный, он выехал вечером около времени зажжения огней в сопровождении юношей и по другой тропе, так как опасался погони и из лагеря, и из города. Так оно и произошло. 5. Ведь Антоний, получив письмо примерно около времени первой стражи, выслал отряд всадников за ним вдогонку, в то время как другие всадники, отправленные из города, всю ночь подстерегали его на дороге, ведущей из лагеря. Когда кто-то сообщил Аппию о неожиданном прибытии Вергиния, тот выйдя из себя, явился к трибуналу вместе с густой гурьбой приверженцев и повелел привести родственников девушки. 6. Когда они пришли, Клавдий повторил уже сказанное им ранее и попросил Аппия стать судьей в деле уже без всякой отсрочки, говоря, что доносчик и свидетели присутствуют, и представив саму рабыню. 6. Помимо всего этого имело место его громкое притворное сетование, будто бы он не получит равенства с другими, как ранее, потому-де что является его клиентом, а также призыв к Аппию поддерживать не тех, чьи речи жалобнее, но тех, чьи требования справедливее.

XXXIV. Отец девушки и остальные родственники вели защиту против обвинения в подмене, приводя много справедливых и правдивых доводов, мол, не было никакой разумной причины для сестры Нумитория, жены Вергиния, подменять ребенка, так как она девственницей вышла замуж за молодого мужчину и спустя немного времени после замужества родила; и опять же, если она так сильно желала ввести чужую кровь в собственный дом, зачем было ей брать ребенка от чужой рабыни, а не от свободнорожденной женщины, связанной с ней кровным родством или дружбой, от которой она могла бы обладать взятым ребенком наверняка и надежно. 2. Кроме того, имея возможность получить того, кого хотела, она выбрала бы скорее ребенка мужского, а не женского пола. Ведь родительнице, желающей иметь детей, по необходимости приходится любить и кормить то, что произвела природа, подменившая же ребенка, естественно, возьмет более сильный пол, нежели более слабый. 3. Против же доносчика и свидетелей, которых Клавдий, как он сказал, представит во множестве и добросовестных, они приводили доказательства, исходя из предположения, что Нумитория никогда не совершила бы открыто и в присутствии свободнорожденных свидетелей деяние, нуждающееся в сокрытии и способное быть исполнено для нее одним лицом, ведь иначе вскормленная девочка была бы отнята хозяевами матери. 4. И само время, продолжали они, является немалым свидетельством того, что в словах обвинителя нет ничего истинного; ведь ни доносчик, ни свидетели не держали бы подмену в тайне в течение пятнадцати лет, но уже раньше рассказали бы. 5. Разоблачая свидетельства обвинителей как неправдоподобные и невероятные, они просили сопоставить с теми и их собственные доказательства, называя многих небезызвестных женщин, которые, по их словам, знали, что Нумитория стала беременной, по величине ее живота. Кроме того, они представили женщин, которые в силу кровного родства присутствовали при родах и наблюдали рождение ребенка. Их они также требовали допросить. 6. Но наиболее очевидным доказательством из всех, засвидетельствованным многими мужчинами и женщинами, не только свободными, но и рабами, было то, что они сказали в конце, а именно, что мать кормила младенца молоком: невозможно же для неродившей женщины иметь груди, полные млеком!

XXXV. В то время как они приводили эти и многие другие доказательства, равным образом весомые и никакими противными доводами не опровержимые, и проливали потоки скорби по поводу несчастий девы, все остальные, кто слышал их слова, испытывали сострадание к красоте ее, когда взирали на девушку 2. (ведь даже в грязной одежде, с потупленным взором и заплаканными глазами она притягивала взгляды всех, столь сверхчеловеческой была в ней красота и прелесть), и оплакивали превратности судьбы — каким обидам и оскорблениям подверглась она после такого благополучия. 3. И в них закрадывалась мысль, что, поскольку закон о свободе нарушен, ничто не помешает и их собственным женам и дочерям претерпеть то же, что