Вечером в Чекерсе после ужина Черчилль смотрел фильм «Микадо», когда позвонил генерал Александер. Он сообщил, что немецкие армии в Италии безоговорочно капитулировали. Война в Италии закончилась. В Центральной Европе войска Эйзенхауэра вышли к Дунаю в районе Линца. Черчилль призвал Трумэна позволить им продолжить движение дальше, в Чехословакию. «Нет сомнений, – телеграфировал он американскому президенту 30 апреля, – что освобождение вашими войсками Праги и максимально возможной территории Западной Чехословакии будет иметь решающее значение для послевоенной ситуации в ней и окажет влияние на судьбу соседних стран. С другой стороны, если западные союзники не сыграют значительной роли в освобождении Чехословакии, эта страна пойдет по пути Югославии».

Призыв Черчилля опять запоздал. Эйзенхауэр уже проинформировал советское верховное командование, что дальше Линца не пойдет. Американцы также обещали отвести свои войска в Германии на 220 километров от их передовых позиций, поскольку они оказались на территории, определенной в Ялте как советская зона оккупации. 30 апреля в телеграмме Трумэну Черчилль попытался по возможности отсрочить этот отвод. Кроме того, он настаивал, чтобы западные союзники заняли Истрию, которая в противном случае окажется под влиянием коммунистического режима Тито. Трумэн, не отступая от соглашений, определяющих будущие зоны оккупации Германии, согласился с предложением Черчилля в отношении Истрии. Войска западных союзников сделают все возможное, чтобы занять Триест и удержать его: «Нет необходимости получать предварительное согласие русских», – сказал Трумэн Черчиллю. Но в этот день югославские партизаны уже вели бои в Триесте; первые новозеландские части могли оказаться там не ранее чем сорок восемь часов. «Никакого насилия нельзя допустить, за исключением самообороны, – телеграфировал Черчилль Александеру. – Разбирательства с Тито должны происходить за столом мирных переговоров, а не на поле боя».

В то время как последний уголок довоенной Италии оказался под контролем югославов и англо-американцев, Муссолини, некогда старший партнер итало-германской оси, был пойман итальянскими партизанами и казнен. Через два дня, вечером 1 мая, радио Гамбурга объявило, что Гитлер мертв. Черчиллю незамедлительно доложили об этом. «Как видишь, – телеграфировал он Клементине, все еще находящейся в Советском Союзе, – оба наших главных врага мертвы». Гитлер покончил жизнь самоубийством.

Вечером 2 мая Черчилль спокойно ужинал с двумя подругами довоенных лет – леди Джульет Дафф и Венецией Монтегю. Еще одним гостем был Ноэль Коуард. Он позже вспоминал, как ближе к концу ужина, во время которого Черчилль пребывал в самом благодушном настроении, его и обеих леди внезапно поразила мысль, что они находятся в обществе человека, благодаря предвидению, мужеству и гениальности которого победоносно заканчивается эта война. «Эмоции захлестнули нас, – писал он. – Не обменявшись ни словом, но одновременно, словно долго репетировали, мы все втроем встали и выпили за здоровье мистера Черчилля».

На следующий день у Черчилля было несколько поводов испытать удовлетворение. Утром пришел капитан Пим сообщить, что британские войска взяли Рангун. Позже в этот же день войска Монтгомери стремительно вышли к Балтийскому морю в районе Любека, отрезав русских от Дании. Дело было в том, что на основании ряда разведывательных данных стало ясно, что Дания является кульминационной точкой наступления Красной армии на Балтике. Черчилль сообщил Идену, что Монтгомери занял Любек, имея в запасе «всего 12 часов». К вечеру пришли еще более захватывающие новости. Адмирал фон Фридбург, представляющий преемника Гитлера адмирала Деница, вместе с тремя другими представителями немецких вооруженных сил, прибыл в штаб-квартиру Монтгомери в Люнебург, к югу от Гамбурга, чтобы вести переговоры о капитуляции Германии.

Полное поражение Германии стало очевидным. 3 мая более 500 000 немецких солдат сдались Монтгомери, а 4 мая Черчилль телеграфировал Клементине, что «их примеру сегодня последовало еще более миллиона. В Италии Александер тоже взял миллион военнопленных. Все немецкие войска на северо-западе Германии, в Голландии и Дании готовы сдаться завтра утром. Тем не менее, – добавил Черчилль, – за всеми этими триумфами кроется опасная политика и смертельные международные распри».

Стало очевидно, что, если есть желание решать эти распри, необходима еще одна встреча Большой тройки. «Тем временем, – телеграфировал Черчилль Трумэну 6 мая, – мы должны твердо держаться за занятые или занимаемые нашими армиями позиции в Югославии, Австрии и Чехословакии, на основном центральном американском фронте и на британском фронте вплоть до Любека, включая Данию».

Ночью, пока Черчилль спал, начальник немецкого Генерального штаба генерал Йодль в штаб-квартире Эйзенхауэра в Реймсе подписал акт о капитуляции Германии. Все сопротивление должно быть прекращено в полночь с 7 на 8 мая. Под утро Эйзенхауэр сам сообщил эту новость Исмею. Исмей, в свою очередь, тут же позвонил Джону Мартину на Даунинг-стрит. Мартин решил не будить Черчилля, а сообщить новость, как только тот проснется. Черчилль узнал об этом от капитана Пима. «Пять лет, – заметил он, – вы приносили мне плохие новости, а порой и совсем плохие. Наконец-то вы исправились».

7 мая Черчилль призвал Эйзенхауэра двинуть войска к Праге. Эйзенхауэр так и сделал, и некоторые его подразделения вошли в чешскую столицу раньше русских. В тот же день, советуя Александеру продолжить движение на восток от Триеста и на юг в Истрию, Черчилль телеграфировал: «Дайте мне знать, что вы делаете для наращивания сил против щупальцев этих московитов, среди которых мошенник Тито».

В Британии ликовали в предвкушении грядущей победы. Днем 7 мая Черчилль попытался уговорить Трумэна объявить этим вечером, что в Европе победа. Трумэн не согласился: Сталин просил отложить торжества до 9 мая, поскольку его войска все еще вели бои на территории Чехословакии и в Прибалтике. В 5 часов дня 7 мая Черчилль второй раз за час позвонил в кабинет Трумэну и сказал, что «толпы празднующих на улицах Лондона вышли из-под контроля» и что он должен сделать объявление о победе самое позднее в полдень 8 мая. Одновременно он готовил короткое победное заявление, с которым надеялся выступить по радио этим вечером. Он закончил диктовать текст около шести вечера. Но телефонный звонок из Вашингтона убедил его отложить выступление до следующего дня.

В краткий перерыв между обменом телефонными и телеграфными сообщениями Черчилль пригласил трех начальников штабов выйти в сад здания на Даунинг-стрит, чтобы сделать групповую фотографию. Перед ними уже стоял поднос с бокалами и напитками. Черчилль провозгласил тост за них как за «архитекторов победы». Исмей, присутствовавший при этом, позже записал: «Я надеялся, что они поднимут свои бокалы за шефа, который был главным архитектором, но, вероятно, они были слишком взволнованны и побоялись не справиться с голосом».

Утром в четверг 8 мая Черчилль работал в постели над своим выступлением. Он также направил запрос, желая убедиться, что в ходе вечерних торжеств в столице не возникнет дефицита пива. В какой-то момент он вышел из спальни и направился в картографический кабинет с шампанским, большим куском швейцарского сыра грюйер и запиской: «Капитану Пиму и его сотрудникам от премьер-министра в честь Дня Победы в Европе». От Клементины из Москвы пришла поздравительная телеграмма: «В этот необыкновенный день все мои мысли с тобой. Без тебя его бы не было».