и только отель горбился, припадая к земле, среди этого грохота, хаоса и тьмы.

Но к тому моменту Дик и Николь уже вбежали в вестибюль, где их в тревоге ждали Бейби Уоррен и семейство Мармора. Так весело было, дрожа, ворваться в помещение, вынырнув из мокрой мглы, хлопнуть дверью, хохотать от бьющих через край чувств и все еще слышать свист ветра в ушах и ощущать прикосновение прилипшей к телу мокрой одежды. Оркестр в бальном зале играл вальс Штрауса, и даже он звучал для них по-особенному – проникновенно и взволнованно.

…Чтобы доктор Дайвер женился на пациентке психиатрической клиники?! Как это могло случиться? С чего все началось?..

– Вы еще вернетесь к нам, после того как переоденетесь? – спросила Бейби Уоррен, пристально оглядев Дика.

– Да мне и переодеться-то не во что, разве что в шорты.

В одолженном плаще устало взбираясь в гору, к своему отелю, он мысленно издевался над собой: «Редкая удача, ничего не скажешь. О господи! Решили купить ручного врача? Ну уж нет, поищите кого-нибудь у себя в Чикаго». Но, устыдившись собственной черствости, он попытался мысленно оправдаться перед Николь, вспомнив неповторимую свежесть ее юных губ, капельки дождя на ее фарфоровых, матово светящихся щеках – как слезы, пролитые о нем… Около трех часов утра его разбудила тишина, наступившая после грозы, он подошел к окну. Красота Николь клубами тумана плыла по склону горы, шелестящим призраком втекала в комнату сквозь занавески…

На следующее утро он взошел на двухтысячник Роше-де-Ней и был немало удивлен, встретив на тропе вчерашнего кондуктора с фуникулера, который использовал свой выходной для восхождения.

Затем Дик спустился до самого Монтрё, искупался в озере и успел вернуться в отель к обеду. Его ждали две записки.

«Мне не стыдно за вчерашний день, это было лучшее, что со мной когда-либо случалось, и даже если я больше никогда Вас не увижу, мой капитан, я буду счастлива тем, что у меня это было».

Обезоруживающая декларация. Мрачная тень Домлера отступила, когда он вскрыл второй конверт:

Дорогой доктор Дайвер,

я звонила, но не застала Вас. Могу ли я попросить Вас о великом одолжении? Непредвиденные обстоятельства требуют моего возвращения в Париж, и я сэкономлю много времени, если поеду через Лозанну. Поскольку Вы в понедельник возвращаетесь в Цюрих, не согласитесь ли взять с собой Николь и довезти ее до санатория?

Надеюсь, моя просьба Вас не слишком обременит.

Бет Эван Уоррен, сердечно.

Дик пришел в ярость. Мисс Уоррен прекрасно знала, что он приехал сюда на велосипеде, но она составила свое послание в таких выражениях, что отказать было невозможно. Нарочно сводит нас! Родственная забота плюс уорреновские деньги!

Но Дик ошибался, у Бейби Уоррен не было подобных намерений. Она уже оценила его своим практичным взглядом, измерила в соответствии со своими специфическими англофильскими стандартами и признала негодным, даже несмотря на то, что находила весьма соблазнительным. Тем не менее, на ее взгляд, он был чересчур «интеллектуален», и она отвела ему ячейку на полке «бедных снобов», с компанией которых некогда водилась в Лондоне, – слишком уж он «выпячивался», чтобы счесть его правильным кандидатом. В ее представления об аристократизме он явно не вписывался.

А кроме того, он был неподатлив – она не раз замечала, как во время разговора с ней его взгляд вдруг становился отсутствующим и он уходил в себя, – знавала она таких странных людей. Ей и в детстве не нравилась слишком уж свободная и непринужденная манера поведения Николь, а в последнее время она, понятное дело, и вовсе привыкла считать сестру «пропащей», и доктор Дайвер был отнюдь не тем семейным врачом, которого она для нее подыскивала.

Она действительно хотела лишь невинно использовать его как оказию. Но Дик истолковал ее просьбу иначе.

Поездка на поезде может быть тяжелой, угнетающей или комичной; она может напоминать испытательный полет; может быть прообразом другого, будущего путешествия, может так же, как любой день, проведенный вдвоем, показаться долгой – от утренней предотъездной спешки до момента, когда оба сознают, что голодны, и вместе принимаются за еду. Затем наступает середина дня, когда время замедляется и почти замирает, но к концу снова набирает обороты. Дику грустно было видеть жалкую радость Николь; тем не менее она испытывала облегчение, возвращаясь в единственный дом, какой знала. Ничего романтического между ними в тот день не происходило, однако, попрощавшись с ней у скорбных ворот на Цюрихштрассе и увидев, как она, обернувшись, посмотрела на него, он понял, что ее проблема отныне навсегда стала их общей судьбой.

X

В сентябре в Цюрихе доктор Дайвер за чашкой чая беседовал с Бейби Уоррен на террасе отеля.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказала она. – И не вполне понимаю ваши истинные мотивы.

– Давайте не будем продолжать в таком тоне.

– В конце концов, Николь – моя сестра.

– Все равно это не дает вам права так со мной разговаривать. – Дика раздражало, что он не может сказать ей того, что знает. – Николь богата, но это вовсе не значит, что я – авантюрист.

– В том-то все и дело, – с сожалением, но продолжая гнуть свою линию, сказала Бейби. – Николь богата.

– И сколько же у нее денег? – спросил Дик.

Бейби так и вскинулась, а Дик, смеясь про себя, продолжил:

– Видите, как глупо получается? Я бы предпочел иметь дело с кем-нибудь из мужчин вашей семьи…

– За все, что касается Николь, отвечаю я, – не сдавалась Бейби. – Мы вовсе не считаем вас авантюристом. Мы вообще не знаем, кто вы.

– Я врач, – ответил Дик. – Мой отец – священник, теперь уже отошедший от дел. Мы жили в Буффало, и мое прошлое ни для кого не секрет. Я учился в Нью-Хейвене, потом получил стипендию Родса. Мой прадед был губернатором Северной Каролины, и я прямой потомок Безумного Энтони Уэйна[53].

– Кто такой этот Безумный Энтони Уэйн? – подозрительно поинтересовалась Бейби.

– Безумный Энтони Уэйн?

– Безумия, полагаю, в этой истории и так достаточно.

Он лишь безнадежно покачал головой, потому что в этот момент Николь вышла на террасу и стала искать их глазами.

– Он был слишком безумен, чтобы оставить нам большое состояние, в отличие от маршала Филда, – сказал Дик.

– Все это прекрасно, но…

Бейби была уверена, что она права. Никакой священник не выдерживал сравнения с ее отцом. Их семья в американской иерархии была не ниже герцогской, разве что без титула. Сама их фамилия – занесенная в книгу регистраций отеля, поставленная под