Но его подлинный душевный подъем совпал с выборами, на которые он пошел летом со своим новым соратником Боктоном. После кончины короля и восхождения на трон преемника всегда назначались выборы. Вот Веллингтон их и устроил. Событие было не столь и важным, так как за большинство мест не шло никакой борьбы. Но для Карпентера и Боктона дела обстояли иначе. Представительство от Сент-Панкраса оспорили. Борьбу повел обходительный юрист, поддержанный джентльменами из приходского совета. Неожиданная кандидатура угрюмого тори Боктона, стоявшего на виговской платформе реформ, выглядела неуместной.

Боктон с Карпентером выработали простейшую тактику. Когда бы ни выступал кандидат, подтягивался и Боктон. Сперва он соглашался с каждым словом тори. Потом заявлял: «Но это, к сожалению, не поможет». И после – а с этим он отлично справлялся, благо искренне верил, – рисовал ужасающую картину. Революция во Франции; союзы, формируемые на севере; огромные банды голодающих работяг, готовые в любой момент перейти через Лондонский мост. В конце он восклицал: «Вы этого хотите? Пусть я всю жизнь отстаивал интересы аристократии, но говорю вам: так продолжаться не может. Революция или реформа. Выбор за вами».

Речи Карпентера перед реформаторами и радикалами родного округа звучали еще проще.

– Боктон – тори, но он узрел свет. Он наша единственная надежда. Голосуйте за него!

В последние годы Карпентер реже виделся с благородным графом, но когда они встретились, он с сожалением отметил, что Сент-Джеймс, которому было уже прилично за восемьдесят, сдал. Одежда висела мешком. Руки распухли и приобрели лиловый оттенок. Во взгляде поселилось раздражение.

Карпентер увидел графа в разгар выступления Боктона. Граф со своим внуком Джорджем стоял чуть в стороне от толпы и напряженно следил за действом. С их места было хорошо слышно Боктона. Тот говорил довольно прилично. Поэтому Карпентер приветствовал старика живой улыбкой и осведомился:

– Пришли поддержать сына, милорд?

Сперва ему показалось, что граф не расслышал, и он уж собрался повторить, но тут Сент-Джеймс взорвался:

– Поддержать Боктона? Этого предателя? Да будь я проклят, если поддержу!

Карпентер отметил, что юный Джордж промолчал.

– Идите к черту, – сказал граф, обращаясь, по-видимому, к Карпентеру, и заковылял прочь, сопровождаемый Джорджем.

На выборах лорд Боктон был избран подавляющим большинством и стал депутатом от Сент-Панкраса. Реформаторы легко заняли почти все места, за которые шла борьба.

– Похоже, ветер меняется, – заявил Закари.

Многие тори заколебались.

Однако положение в стране оставалось зыбким. Свинговские бунты продолжались, охватывая район за районом и вспыхивая неожиданно, так что правительству не удавалось их обуздать. Оппозиция вигов ежедневно высмеивала правительство и твердила, что средние классы этого не потерпят.

– Они на взводе, – докладывал из Вестминстера Боктон.

Герцог Веллингтон гнул свою линию. Единственной уступкой правительства в том году стало разрешение нелицензированным мелким производителям варить дешевое пиво. Он счел, что это компенсирует возросшую стоимость хлеба. Но колебавшихся депутатов палаты общин, не столь закаленных в боях, продолжали пугать восстания в глубинке. Боктон развеселился, когда однажды к нему подошел взволнованный парламентарий и убежденно произнес, не зная авторства фразы:

– Отныне, Боктон, революция или реформа.

В начале ноября доблестный герцог Веллингтон решил, очевидно, определиться и хладнокровно уведомил страну, что в обозримом будущем, покуда он на посту, не будет никаких реформ. Даже отдельные тори признали, что это было чересчур. Спустя две недели палата общин сместила правительство, и Боктон в порядке любезности навестил Карпентера в мастерской, где сказал:

– Король призывает вигов, мистер Карпентер. Получайте вашу реформу.

Год начался скверно для Люси. Даже весеннее тепло не принесло Горацио облегчения. Жаркими летними днями он, хотя и уставал, отправлялся, пока был в силах, к Темзе и бродил по илистым отмелям, а Люси и Сайлас работали. Однажды она побаловала его и прогуляла от Лондонского моста, где они трудились, до Банка. Прошлым летом предприимчивый перевозчик ввел новый вид транспорта: огромный экипаж на двадцать мест, влекомый тремя крепкими лошадьми и ходивший от Банка на запад до местечка Паддингтон. Он был назван омнибусом, и дети доехали на нем домой – до самого Сент-Панкраса. Это обошлось им в шесть пенсов.

И все же она видела: Горацио слабел. В душе девочка знала, что он никогда не поправится в их убогом сыром жилье у грязной реки, в страшных лондонских туманах. И хотя мысль о расставании с ним была невыносима, она сказала Сайласу:

– Он должен уехать отсюда. Во что бы то ни стало.

Сайлас промолчал.

Прикидывая, кто бы мог им помочь, она не раз упрашивала лодочника:

– Ну пожалуйста, подумай! Неужели нет никакой семьи, никаких друзей, чтобы ему помочь? Что, у нас вовсе нет родственников?

И тот неизменно отзывался грубым басом:

– Нет.

Однажды ясным октябрьским днем Горацио бродил по отмелям у Блэкфрайерса, и Люси с Сайласом, оглянувшись на его крик, увидели, что он призывно машет. Тихо выругавшись, Сайлас в конце концов согласился вернуться, и Люси, боясь неведомой беды, поспешила к нему по грязи. Брат оказался жив и здоров; он гордо вытянул руку и показал целых пять золотых соверенов.

– Пять соверенов! – улыбнулся он. – Ну что, теперь мы богаты?

– Еще бы! – воскликнула Люси.

– Может, бросишь работу? Хотя бы на время?

– И мы закатим пир, – пообещала она взамен.

Люси и Сайлас курсировали по реке еще час, и всякий раз, когда Люси оборачивалась, она видела мальчонку – тот так и стоял, улыбаясь ей со странным, нездоровым румянцем на мертвенно-бледном лице, и она содрогалась, думая, до чего он хрупок, почти прозрачен, как обитатель потустороннего мира.

Самое знаменитое голосование палаты общин в истории современной Англии состоялось 23 марта 1831 года. Великий билль о реформе парламентского представительства, предложенный новым правительством вигов, был принят с боем. Итогом стало упразднение ста округов. Вся политическая система подверглась радикальной перестройке.

– Думаю, даже сейчас мы победим с малым превосходством, – предупредил Карпентера Боктон.

Историческое решение, закрепившее в Англии современную демократию, было принято с перевесом ровно в один голос.

– Мой, – криво улыбнулся Боктон.

Но дело еще не было доведено до конца. Через несколько недель губительная поправка похоронила билль о реформе. Этот последний выпад консерваторов не особенно огорчил Карпентера.

– Теперь виги отправятся в глубинку и победят, – рассудил он.