нынче в «Правде» большая, гнусная подборка отрицательных писем читателей об Иване Денисовиче. И это перед самым тайным голосованием! Нечестный и подлый удар!

Черт с ними! Пусть не дают Ленинскую премию! Все равно Солженицын великий писатель! Получит Нобелевскую. Кстати сказать, говорят, что его уже выдвинули на Нобелевскую премию. Может быть, именно с этим связана подборка в «Правде» (цит. по: В. Колобов. Читая дневники поэта. С. 106–107).

Мы со своим сценарием, – вспоминает Данелия, – застряли в начале пути. Полгода мы с Геной уточняли мысль, прочерчивали сюжет, разрабатывали характеры, а на худсовете объединения сценарий все не принимали и не принимали. Мне это надоело, и я, нарушив субординацию, отнес сценарий Баскакову:677

– Прочитайте и скажите, стоит дальше работать или бросить.

Баскаков читать не стал. Спросил:

– Без фиги в кармане?

– Без.

– Слово?

– Слово.

И Баскаков велел фильм запустить (Сегодня вечером мы пришли к Шпаликову. С. 437).

забегал на днях Солженицын. Говорит о премии: «Присудят – хорошо. Не присудят – тоже хорошо, но в другом смысле. Я и так, и так в выигрыше» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 223).

Прилагаю некоторые стихи Иосифа Бродского, молодого ленинградского поэта, недавно посаженного в тюрьму и осужденного на пять лет тяжелых работ в Сибири под Архангельском. Обвинение – «тунеядство»; он не смог показать источники дохода. В последние два года он стал в Ленинграде довольно известен своими поэтическими чтениями в «молодежных кафе». Стихи он писал дома, а на жизнь зарабатывал переводами, впрочем, как видно, для сующих нос соседей это оказалось недостаточным источником дохода. Тогда ему устроили издевательский суд («Kangaroo court») и приговорили к одиночному заключению – я не смог выяснить, на какой срок, – в какой-то тюремной больнице. Через две недели у него началось помешательство, и его перевезли на два месяца в психиатрическое заведение под Ленинградом. В дело вмешались три знаменитости, а именно Ахматова, Шостакович и Игорь Ершов, известный иллюстратор детских книг. Я знаком с Ершовым лично и был у него в гостях, когда приезжал в Ленинград в январе. Вскоре после этого вмешательства Бродского освободили, и он вернулся в город для «справедливого» товарищеского суда на Кировском заводе (колыбели революции). Оказавшись дома, Бродский, по одной из версий, решил в суд не являться, сославшись на то, что он был «очень занят зарабатыванием средств к существованию», то есть переводами. Тогда дело передали в Народный суд, который осудил Бродского и приговорил его к пяти годам каторжных работ в Сибири. К этому времени в дело уже вмешался Эренбург, написавший, как утверждают, письмо Хрущеву, в котором говорилось: «Дорогой Никита Сергеевич… Времена двадцатилетней давности, когда мы отправляли одаренных людей, вроде Бродского, в Сибирь на лесоповал, канули в прошлое…» Что из всего этого правда, я не знаю. Но факт, что Бродский теперь в Сибири (Звезда. 2018. № 5).

Был Евтушенко со стихами, хвалился, что написал поэму в пять тысяч строк678. Рассказывал, что его пригласили выступить в городке космонавтов под Москвой. Торжественно привезли, доставили чуть не на сцену и внезапно отменили выступление. Некто Миронов, заведующий отделом ЦК, сказал: «Чтобы духу его там не было!» Обратно машины не дали, и Евтушенко по лужам отправился к станции, сел на электричку и вернулся в Москву. Это все отголоски «исторических встреч» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 225).

космонавты пригласили к себе в поселок, в клуб, знаменитого Евгения Евтушенко. Выступать. Читать стихи. Евтушенко приехал. Гагарин, Николаев, Терешкова – словом, герои космоса – встретили его радушно. Он готов был уже взойти на трибуну. Но тут подошел к нему некий молодой человек и передал совет т. Миронова: не выступать. Герои космоса его не удерживали. В самом деле, что такое для Юрия Гагарина невесомость по сравнению с неудовольствием товарища Миронова? (А полуправоверный Евтушенко опять, кажется, в полуопале.) (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 209).

хотел мне помочь – ведь концерт транслировался на всю страну.

Я очень волновался и взад-вперед ходил за кулисами, повторяя строчки главы «Азбука революции», которую собирался читать. Это мое мелькание за кулисами было замечено генералом Мироновым, занимавшим крупный пост и в армии, и в ЦК.

– Кто пригласил Евтушенко? – спросил он у Гагарина.

Гагарин ответил:

– Я.

– По какому праву? – прорычал генерал.

– Как командир отряда космонавтов.

– Ты хозяин в космосе, а не на земле, – поставил его на место генерал.

Генерал пошел к ведущему, знаменитому диктору Юрию Левитану и потребовал исключить меня из программы концерта. Левитан сдался и невнятно пролепетал мне, что мое выступление отменяется. Я, чувствуя себя глубочайше оскорбленным, опрометью выбежал из клуба Звездного городка, сел за руль и повел свой потрепанный «москвич» сквозь проливной дождь, почти ничего не видя из‐за дождя и собственных слез. Чудо, что не разбился. Гагарин кинулся за мной вдогонку, но не успел. «Найдите его, где угодно найдите…» – сказал он двум молодым космонавтам. Они нашли меня в «предбаннике» ЦДЛ, где я пил водку стаканами, судорожно сжимая непрочитанные машинописные листочки… (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 323–324).

Так, – говорится в докладной записке, направленной в ЦК КПСС, – с возмущением он рассказал скульптору Э. Неизвестному случай, когда работники радио пригласили его выступить на вечере у космонавтов, он прибыл для этого из дома отдыха на озере Сенеж, но в выступлении ему было отказано. «…У меня все закружилось в глазах. Я выбежал, схватил опрометью пальто, шапку, в дверь бросился оттуда… Я оттуда ехал, было на спидометре 120 километров. Как я не разбился, было просто чудо. У меня все душило в горле», – заключил свой рассказ Евтушенко (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 751).