– Хто мэнэ с кручи пихае, того я пихну. Трэба, нэ лякаясь, повернуть винтовки. Трэба у того загнать пулю, кто посылае людей у пэкло. Ты знай, – Гаранжа приподнялся и, скрипнув зубами, вытянул руки, – поднимется вэлыка хвыля, вона усэ снэсэ!

– По-твоему, что ж… всё вверх ногами надо поставить?

– Га! Власть треба, як грязные портки, скынуть».

Как грязные портки – целую династию.

Поднявшаяся «вэлыка хвыля» – огромная волна, – действительно снесла всё, как Гаранжа и обещал.

Когда начнут делить державу – казаки и хохлы, какими бы разными ни были предпосылки и побуждения, часто действовали заедино: против бывшего отечества и в свою пользу.

«Верхнедонской округ, оттягавший себе двенадцать станиц и одну хохлачью волость, зажил обособленной от центра жизнью», – констатирует Шолохов, описывая апрель 1918 года.

Подтёлков, выступающий, по сути, против казачьего сепаратизма и последним походом идущий сквозь украинские станицы, горько удивляется тому, что малороссы не стремятся помогать его отряду: «Как были вы хохлы, так вы, растреклятые, ими и остались! Чтоб вы полопались, черти, на мелкие куски! Холеры на вас нету, буржуи вислопузые!»

Но всё менялось тогда стремительно. Прежние противоречия между казаками и малороссами вдруг порождали самые неожиданные результаты.

Когда началось Вёшенское восстание, пишет Шолохов, «на юге, в волостях, населённых украинцами, красные мобилизовали молодёжь, и та с большой охотой дралась с повстанцами, влившись в полки боевой Богучарской дивизии». В её составе вполне мог воевать Фрол Кучеренко из рассказа «Батраки».

Мстить пошедшим воевать за красных малороссам едет в четвёртой книге романа Митька Коршунов: «Слышно было, будто пристал он к своему карательному отряду где-то около Каргинской и вместе с отрядом отправился наводить порядки в украинских слободах Донецкого округа, население которых было повинно в том, что участвовало в подавлении Верхнедонского восстания».

Перешедший в Красную армию Мелехов в польском походе воюет бок о бок с украинцами, о чём мы узнаём из их беседы с Прохором Зыковым уже по возвращении Григория с фронта:

«– А этот, у какого чудна`я фамилия? Какой правофланговым был, фу, будь он проклят, как его, кажись – Май-Борода? Хохол, такой, ту´шистый и весёлый, что под Бродами польского офицера напополам разрубил, – он-то живой-здоровый?

– Как жеребец! В пулемётный эскадрон его забрали».

Пулемётчиками, напомним, были и Гаранжа, и Бунчук. Работа в пулемётной команде требует особой сноровки и навыков.

Несколькими днями позже Григорий признаётся о новой своей думке, снова, на удивление, зародившейся у него со слов очередного малоросса: «Один хохол на Украине, как шли на Польшу, просил у нас оружия для обороны села. Банды их одолевали, грабили, скотину резали. Командир полка – при мне разговор был – и говорит: “Вам дай оружие, а вы сами в банду пойдёте”. А хохол смеётся, говорит: “Вы, товарищ, только вооружите нас, а тогда мы не только бандитов, но и вас не пустим в село”. Вот и я зараз вроде этого хохла думаю: кабы можно было в Татарский ни белых, ни красных не пустить – лучше было бы».

С той думкой и уйдёт Мелехов в банду к Фомину.

Так и метался он всю Гражданскую – то нахватавшийся у Гаранжи одной правды, то зацепивший со слов безымянного хохла совсем другие настроения.

* * *

В «Поднятой целине» на первых страницах мелькнут в страшном рассказе Нагульнова хохлы, восстававшие в лютую зиму 1920 года уже против советской власти. Украинское восстание подавят два отряда ЧОН, а казак Тит Бородин четырём мёртвым украинцам отрубит ноги, принесёт их домой, отогреет на печи и только потом снимет сапоги: с замороженных трупов они никак не снимались.

Здесь, впервые в шолоховской прозе, появляется, наконец, безусловно положительный персонаж-украинец: «Приземистый человек в чёрной, низко срезанной кубанке с белым перекрестом по верху и в чёрном дублёном сборчатом полушубке. Плечи человека в кубанке были необъятно широки, редкостно просторная спина заслоняла всю дверь вместе с притолоками. Он стоял, раскорячив куцые, сильные ноги, низкорослый и могучий, как степной вяз. Сапоги с широченными морщеными голенищами и сбитыми на сторону каблуками, казалось, вросли в настил крыльца, вдавили его тяжестью медвежковатого тела.

– Это командир нашей агитколонны, товарищ Кондратько, – сказал паренёк, шедший рядом с Давыдовым. И, заметив улыбку на его губах, шепнул: – Мы его между собой в шутку зовем “батько Квадратько”… Он – с Луганского паровозостроительного. Токарь. По возрасту – папаша, а так – парень хоть куда!»

Далее авторская оценка персонажа: «После войны он опять попал в Луганск, служил в органах Чека на транспорте, потом перебросили его на партработу и снова на завод. Оттуда-то по партмобилизации и был он послан на помощь коллективизирующейся деревне. За последние годы растолстел, раздался вширь Кондратько… Теперь не узнать уж соратникам того самого Осипа Кондратько, который в 1918 году на подступах к Царицыну зарубил в бою четырёх казаков и кубанского сотника Мамалыгу, получившего “за храбрость” серебряную с золотой насечкой шашку из рук самого Врангеля. Взматерел Осип, начал стариться, по лицу пролегли синие и фиолетовые прожилки… Как коня быстрый бег и усталь кроют седым мылом, так и Осипа взмылило время сединой; даже в никлых усах – и там поселилась вероломная седина. Но воля и сила служат Осипу Кондратько, а что касается неумеренно возрастающей полноты, то это пустое. “Тарас Бульба ще важче мене був, а з ляхами як рубався? Ото ж! Колы прийдёться воюваты, так я ще зумию з якого-небудь охвицера двох зробыти! А пивсотни годив моих – що ж таке? Мий батько сто жив при царськой власти, а я зараз при своей риднесенькой пивтораста проживу!” – говорит он, когда ему указывают на его лета и всё увеличивающуюся толщину».

Секретарь райкома Иван Нестеренко, появляющийся во второй книге «Поднятой целины» – персонаж не менее образцовый, а может быть, вообще самый что ни есть правильный во всей шолоховской прозе. Однако появляется в «Поднятой целине» и другой герой – Никифор Поляница, «двадцатипятитысячник, бывший токарь на одном из металлургических заводов Днепропетровска».

Люди Поляницы воруют у давыдовского колхоза сено. Давыдов приезжает к Полянице в гости, чтоб разобраться. Поначалу тот отпирался, не признавая свершённое воровство, но потом «решил положить конец никчёмному, с его точки зрения, разговору. Он уже не улыбался. Пальцы его правой руки, безвольно лежавшей на столе, слегка пошевелились и медленно сложились в кукиш. Указывая на него глазами, Поляница бодро проговорил почему-то на своём родном языке:

– Бачишь, що це такэ? Це – дуля. Ось тоби моя видповидь! А покы – до побачення, мени треба працюваты. Бувай здоров!

Давыдов усмехнулся:

– Чудаковатый ты спорщик, как посмотрю я на тебя… Неужели слов тебе не хватает, что ты, как базарная баба, мне кукиш показываешь?»

Загнанный