Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2031
Вера Алексеевна Зайцева (урожд. Орешникова; 1878–1965) — жена писателя Б.К. Зайцева. Зайцевы много помогали Цветаевой в 1920-е и 1930-е гг. С 1924 г. жили в Париже. Их дочь Наталия была подругой Ариадны Эфрон См. письмо к Б.К. и В.А. Зайцевым от 11 января 1932 г. (Письма 1928-1932. С. 518).
2032
Заключительные строки стихотворения Ф. Тютчева «Она сидела на полу…».
2033
Чувствительность (фр.).
2034
На письме Цветаевой вверху рукой В.Н. Буниной написано: «К аресту в Ландау»; внизу справа — рукой И.А. Бунина: «Марина Цветаева» (ВРХД. С. 194).
2035
Речь идет о состоявшемся в августе 1936 г. открытом процессе Зиновьева и Каменева. Среди многочисленных обращений и резолюций собраний «трудящихся» с требованием высшей меры наказания, заполнивших страницы газет, в «Правде» от 21 августа было опубликовано групповое письмо литераторов под заглавием «Стереть с лица земли!». Пастернак вынужден был поставить под ним свою подпись. (Подробнее см.: Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Jerusalem, 1984. С, 366–370.)
2036
Дуинезских элегий (нем.).
Приложенная к письму «Элегия» Рильке, обращенная к Цветаевой, была написана им 8 июня 1926 г., в разгар переписки между ними. Стихотворение примыкает к известному сборнику Рильке «Дуинезские элегии». (Подробнее см.: «Небесная арка». С. 277–278).
2037
Подчеркнуто дважды.
2038
Цветаева неточна. 10 августа 1926 г. Рильке пишет стихотворение «Ни разума, ни чувственного жара…», обращенное к поэту Карлу Ланцкоронскому. Запись последнего стихотворения Рильке («Ты — цель последняя моих признаний…») относится к середине декабря 1926 г., т. е. сделана за две недели до смерти.
2039
Рильке умер 29 декабря 1926 г.
2040
Цветаева, переписав «Элегию» для А. Тесковой, предваряет ее строками из письма Рильке к ней.
«Элегия» приведена в переводе Виктора Франка. (Впервые опубликована в ВРХД. Париж; Нью-Йорк. 1972. № 106. С. 243-244). Непосредственным поводом для включения в книгу этого перевода вместо прежних послужило письмо переводчика, адресованное 1 декабря 1969 г. литератору Вадиму Владимировичу Морковину (1906–1973). «Милый Вадим! Не знаю, вспомните ли Вы меня: мы с Вами встречались в допотопные времена, в 1930-1931 гг. в Вашей Праге. Я с радостью сначала узнал о Вашем литературоведческом труде, а затем сам весьма внимательно ознакомился с ним. Вы оказали огромную услугу цветаевоведению, и отныне о Цветаевой нельзя будет писать, не привлекая в качестве одного из главных источников Вашего труда.
Очень надеюсь, что Вам удастся выпустить второе издание „Писем“ надеюсь отчасти из-за того, что в первом издании есть целый ряд погрешностей в области немецкого языка… В частности, текст стихотворения Рильке и напечатан с опечатками, и переведен с ошибками… Я позволил себе сделать новый перевод рильковского стихотворения — далеко не совершенный (я — не поэт!), но все же более близкий к подлиннику, чем тот, который Вы печатаете в примечании» (Архив В.В. Морковина). Виктор Семенович Франк (1909–1972), радиожурналист, литературовед, эссеист, переводчик. Сын философа С.Л. Франка. Автор статей о Пастернаке, Ахматовой, Солженицыне, о России, русской культуре и др. Его перу принадлежит перевод романа Дж. Джойса «Портрет художника в юности». Более пятнадцати лет он работал на радио «Свобода», был его руководящим сотрудником.
…Я написал тебе сегодня целое стихотворение,
сидя среди виноградников, на теплой (но, к
сожалению, еще не совсем прогретой) стене
и останавливая ящериц его звучанием.
Замок Мюзо на Сьерре (Валэ), Швейцария
8-го июня 1926 г., вечером
ЭЛЕГИЯ ДЛЯ МАРИНЫ
О, эта гибель в мирах, Марина, эти падающие звезды!
Нам ее не умножить — куда б, к какой звезде мы ни рвались!
В мире давно все подсчитано.
Падающий не уменьшает святого числа.
Каждое жертвенное падение падает в первоисточник и целит!
Что ж, неужели всё — только игра, перемещение равного, сдвиг?
Всё безымянно? Не укоренено в чем-то родном?
Волны, Марина? Мы — волны! Глубь, Марина? Мы — небо!
Почва, Марина? Мы — почва, мы тысячекратно — весна, как жаворонки,
Которых звенящая песнь бросает в незримую высь!
Начинается всё с ликования: и вот оно нас захватило.
Но вдруг наша плоть обращает песнь долу стенаньем.
Стенанье? Но разве оно не новый восторг, долу идущий?
Ведь и подземные боги жаждут хвалы, Марина.
Боги невинны как дети: они хотят быть хвалимы.
Так хвали ж, моя радость! Давай расточаться в хвале.
Мы ведь ничем не владеем. Еле-еле трогаем стебли
цветов ненадломленных. Я видел это на Ниле, в Ком Омбо:
Так, Марина, от даров отрекаясь, жертву приносят цари.
Так же как ангелы ходят, отмечая двери спасённых,
так и мы трогаем то, что нам кажется хрупким.
Ах, мы уж так далеко, мы так затерялись, Марина,
даже в самом насущном мы — только знакоподатели.
Но это тихое дело — когда один из нас, дойдя до предела,
решает схватить — оно мстит нам и убивает.
Ибо мы замечали по его сдержанной неге,
по странной силе его, которая нас из живущих
делает выжившими, что у него смертоносная сила.
Не-бытие: ты ведь знаешь, как часто
нёс нас слепой приказ к ледяному преддверью
второго рождения… Нёс? нас? Нет, тело с глазами,
не желавшими видеть, под