Я заметил среди зрителей миссис Уивил-старшую, нервно теребящую свой объемистый ридикюль. За ее спиной столпились десятки сторонников Эмо, и у каждого наготове была сумка или иной контейнер. Слева от нее был племянник Уилмера и главный смутьян, а также многочисленные поклонники Уилмера в одежде фиолетовых тонов, также вооруженные сумками и ланч-боксами. Я знал: ни в одном из них нет ничего, что было съедобно в течение как минимум недели.

– Ой-ой, – сказал я. Впитав побольше магии из силовых линий, я принялся возводить барьер, чтобы отгородить кандидатов от зрителей.

– Не надо, – остановила меня Банни.

Я указал на толпу, счет которой уже шел на тысячи:

– Но у них с собой грязь! И гнилые овощи!

– Пусть выпустят пар, – сказала Банни. – Это шанс для каждого извлечь все, что они приберегали в течение месяца. Кром свидетель, я и сама не прочь запулить несколько тухлых реп.

– Хорошо, – сказал я. Я позволил моей магии угаснуть, хотя и чувствовал, как вокруг накапливается сила.

Банни встала и звякнула серебряным колокольчиком. К немалому моему удивлению, публика моментально притихла, и я даже услышал пение птиц на соседнем лугу. Эхоиды разнесли ее голос поверх голов, распространив до задних рядов толпы.

– Добро пожаловать на последнее мероприятие в избирательном округе Бокроми, на последние дебаты между кандидатами. Слева, пожалуйста, поприветствуйте кандидата от «Партии Мудрости» мистера Уилмера Уивила-Скаттила.

– Ф-у-у! – выкрикнул сторонник Эмо в первом ряду.

– Ура! – проревел весь фиолетовый контингент.

– Справа, мистер Эмо Уивил из «Партии Дружбы».

– Ф-у-у!

– Ура!

– И, наконец, в центре, пожалуйста, поприветствуйте Ааза, кандидата от партии «Чума на оба ваших дома».

– Фу-у-у! – обе армии сторонников Эмо и Уилмера, заполнившие сцену, дружно выразили свое недовольство.

– Ура! – крикнули сотни, если не тысячи глоток за их спинами.

– Позвольте мне начать с того, что я не должен стоять на одной сцене с этими неудачниками, – произнес Ааз. – Они запросто могут стибрить бумажник из моего кармана!

Толпа взорвалась хохотом.

– Одну минутку! – запротестовал Уилмер.

– Кто? Это я неудачник? – возмутился Эмо. – Я не ворую мусор!

– Погодите! – сказал я. – Во-первых, дебаты еще не начались. Во-вторых, общественность сообщила нам, что ждет от вас честности в отношении ваших планов, если вы будете избраны губернатором.

Ааз улыбнулся, обнажив полный рот клыков.

– Конечно! Я подготовил разнообразные программы, которые намерен воплотить в жизнь.

– Как и я, – сказал Уилмер.

– Я уже давно работаю над проектом моих первых ста дней на губернаторском посту, – добавил Эмо.

– Хорошо, – сказал я, вставая, и, пошарив в сумке на поясе, извлек три золотых крестика. – Тогда вы не будете против надеть вот это.

Ааз отпрянул. Будучи большим любителем магазина приколов Белиаза на Базаре, он наверняка знал, что это такое.

– Подожди минутку, Скив. Так нечестно!

– Что это за штуки? – спросил Эмо.

– Мониторы Честности, – мрачно сказал Ааз. Я приклеил один такой крестик к середине его груди.

– Клянетесь ли вы на протяжении всех этих дебатов говорить одну лишь правду, перекрестить сердце и надеяться не умереть? – спросил я. Ааз хитро посмотрел на меня:

– Ну… Я… Ой! Хорошо, да! – Крошечный крестик впился всеми четырьмя зубцами ему в кожу. – Нет причин прибегать к таким крутым мерам!

– Есть, и еще какие, – возразил я. – Я всю последнюю неделю читал газеты.

Ааз судорожно помахал рукой:

– Возможно, я немного растянул правду.

Мы оба увидели, как крестик вновь приготовился впиться в его кожу.

– Хорошо! Я нагло солгал!

Я привел к присяге двух других кандидатов, прикрепил к ним Мониторы Честности и, на всякий случай проверив, прочно ли те сидят, отступил.

– Отлично, – сказал я, отряхивая руки. – Можно начинать.

* * *

– Мистер Уивил-Скаттил, вы уклоняетесь от вопроса, – сказала Банни, причем не в первый раз. Сцена была усеяна гнилыми овощами. По ней также растекалась лужа грязи, которая наверняка привела бы в восторг свиней моего отца. Кандидатам удалось избежать многих залпов, но ничуть не меньше попали в цель. Красивый белый пиджак Уилмера был выкрашен в красный и зеленый цвета – следы помидоров и дынь. Щегольской костюм Эмо был сплошь в огромных серых пятнах. На лице Ааза засохла корка гнилой головки чеснока, которую не вынес бы никто, кроме изверга. Пока что наша сторона сцены была чиста.

Уилмер уклонился от комка грязи, брошенного матерью Эмо.

– Видите ли, мэм, трудно думать, когда в меня швыряют грязью, а я не могу дать отпор из-за этой дьявольской штуковины!

– Она вовсе не дьявольская, – заметил я. – Дьявольские броши не различают правду и ложь. Они просто причиняют боль тому, кто их носит.

– Я понял, – сказал Уилмер. Из толпы вылетел поседевший от возраста стебель сельдерея и приземлился ему на плечо. – Будь она проклята!

– Мистер Уивил-Скаттил, на каком основании вы называете Ааза бессовестным спекулянтом? – повторила свой вопрос Банни.

– Никто никогда не сможет сказать, что я называл своего оппонента бессовестным спекулянтом, – заявил Уилмер, высоко подняв руку, словно давая клятву. – Нет и еще раз нет! Я также не называл его бичом всего, что только ни есть порядочного. Я предоставляю моим избирателям возможность делать собственные выводы!

– Вы довольно четко освещаете для них обстоятельства дел, – сказал Ааз. – Все финансовые средства, которые были собраны моей неутомимой помощницей Шоми, пошли на цели моей избирательной кампании и во благо всех добрых людей Бокроми. Ни один медяк не попал в мой карман ради личной наживы.

Он даже не поморщился. Монитор Честности засветился. Я, как и все остальные, был поражен тем, что он сказал правду.

– Что насчет вас, мистер Уивил? – спросила Банни.

Эмо был столь же прямолинеен. Он постучал кончиком пальца по кафедре.

– Я не называл моего оппонента бессовестным мошенником, ужасом для общества и опасностью для ландшафта, который вызывает засуху, стоит ему лишь бросить взгляд на поле. Нет, я этого не делал! И любой, кто скажет, что я это делал, должен будет письменно сообщить мне, где и когда это имело место.

– Что мы знаем об этом извращенце? – добавил Уилмер, указывая на Ааза. – Только то, что он нам говорит. Мы не можем его проверить. Мы не знаем, выманил ли он у наших пожилых сограждан последний грош. Мы не знаем, вовлекает ли он школьников в ограбление домов из корыстных соображений. У нас есть лишь его голословные утверждения и репутация его народа!