– На двенадцать с половиной минут часы не отстают! – злобно объявил шериф. – Тут ты прокололся. – Повернувшись ко мне, он спустил шляпу на затылок. – Да ты перед «Головой индейца» эту тачку видел!

– Верно.

– А я думал, ты просто чертов умник.

– И это верно.

– Надеюсь, в следующий раз, когда меня захотят прикончить, ты опять окажешься неподалеку.

Пыльный седан остановился в паре ярдов от вагона, и послышался скулеж Шайни.

– Эй, вы не ранены? – закричал Энди.

Мы с шерифом подошли к машине. Дверца распахнулась, и собачонка с длинной шелковистой шерстью бросилась к Баррону. Пролетев добрых четыре фута, она уперлась передними лапами ему в живот, шлепнулась на землю и, радостно тявкая, забегала кругами.

– В вагоне тело Людерса, он застрелился, – объяснил шериф. – Сообщник-япошка залег в кустах, его придется выкуривать, а в багажнике «кадиллака» два чемодана – с ними придется разбираться.

Баррон посмотрел вдаль. Высокий, грузный, он казался надежным, как скала.

– Такая волшебная ночь, – прошептал он, – а вокруг столько убийств!

Десять утра, а танцевальная музыка уже гремит. Бум-бум. Бум-бум-бум. От басов, включенных на полную мощность, вибрирует пол. Заглушает вибрацию жужжание бритвы, которой Джо Петтигрю водит по лицу – вверх-вниз, верх-вниз. Джо ощущает звук пятками, он словно впивается в подошвы. Соседи будут в восторге.

Десять утра, а кубики льда уже в стакане, щеки пылают, глаза блестят. Глупая улыбочка, взрывы беспричинного хохота.

Он вынул вилку из розетки, жужжание смолкло. Джо провел кончиками пальцев по лицу, глаза в зеркале поймали строгий взгляд.

– Хорош, – процедил он сквозь зубы. – В пятьдесят два уже старик. Удивляюсь, что ты еще коптишь небо. Странно, что от тебя еще что-то осталось.

Джо сдул волоски с бритвенной головки, завинтил колпачок, аккуратно свернул шнур и положил бритву на полку. Втер лосьон, промокнул щеки пудрой и тщательно смахнул остатки полотенцем.

Ухмыльнувшись напоследок унылой физиономии в зеркале, он отвел глаза и посмотрел в окно. Сегодня почти нет смога. Воздух чист и прозрачен. Видно даже здание муниципалитета. Эка невидаль. Кому придет в голову разглядывать здание муниципалитета?

Он вышел из ванной, натянул пиджак и начал спускаться по ступеням. Бум-бум. Бум-бум-бум. Словно в подсобке дешевой забегаловки, где нестерпимо воняет потом, табачным дымом и дешевыми духами.

Дверь гостиной полуоткрыта. Он вошел и увидел обоих. Они медленно кружили по комнате щека к щеке. Тела прижаты друг к другу, осоловевшие глаза пусты. Они не видели и не слышали ничего вокруг. Не пьяны, но слегка навеселе – в самый раз крутануть ручку радиоприемника на полную мощь.

Он стоял и смотрел. Заметив его, они не поменяли позы. Губы Глэдис скривились в едва заметной усмешке. В углу рта Портера Грина торчала сигарета, он щурился сквозь дым.

Высокий, темные волосы с проседью. Хорошо одет. Глаза пройдохи. Наверняка торгует подержанными машинами. Непыльная работенка для нечистых на руку типов.

Музыку сменила рекламная скороговорка. Парочка разжала объятия. Портер Грин крутнул ручку, уменьшая громкость. Стоя посреди гостиной, Глэдис смотрела на Джо Петтигрю.

– Ты что-то забыл, любимый? – звенящим от презрения голосом спросила она.

Джо молча покачал головой.

– Тогда будь так любезен, вали отсюда.

Глэдис разинула рот и расхохоталась.

– Перестань, – сказал Портер Грин. – Не трогай его, Глэд. Человек не любит танцевальную музыку. Имеет право. Тебя ведь иногда тоже что-то раздражает?

– Еще как, – согласилась Глэдис. – Он.

Портер Грин поднял бутылку виски со столика и наполнил два стакана.

– Выпьешь? – спросил он, не глядя на Джо Петтигрю.

Джо снова молча покачал головой.

– Он умеет стоять на задних лапках, – заметила Глэдис. – Все понимает, только сказать не может. Почти как человек.

– Заткнись, – устало сморщился Портер Грин, держа в руках два полных стакана.

– Пей, Джо, я угощаю. Ты ведь не таишь на нас зла? Вот и славно.

Он протянул пойло Глэдис. Оба выпили, разглядывая поверх стаканов застывшего в дверном проеме Джо Петтигрю.

– А ведь когда-то я вышла за него замуж, – задумчиво сказала Глэдис. – Не могу поверить. Не иначе меня опоили.

Джо Петтигрю отступил назад и прикрыл дверь. Глэдис смотрела ему вслед.

– Он пугает меня. – Ее голос дрогнул. – Стоит как столб и молчит. Не жалуется, не буйствует. Знать бы, что у него на уме.

Реклама выдохлась, из приемника снова зазвучала музыка. Портер Грин покрутил ручку, увеличивая звук, затем уменьшая.

– Известно что. История стара как мир, – ответил он, снова врубил звук на полную мощность и приглашающим жестом развел руки.

Джо Петтигрю вышел на крыльцо, задвинул засов тяжелой старомодной двери, приглушив буханье радиоприемника. Окна, выходящие на улицу, были закрыты, значит музыка особенно никому не мешала. Старый каркасный дом строили на совесть.

Джо не успел подумать, что не мешало бы подрезать газон, как на тротуаре прямо перед ним возник странный незнакомец. Встретить человека в опереточном плаще не диво, но не на Лексингтон-авеню, не с утра и точно не в цилиндре.

Цилиндр особенно удивил Джо Петтигрю – хорошо поношенный, со свалявшимся, словно шерсть кота-доходяги, ворсом. Плащ, впрочем, тоже едва ли был от Адриана[80].

У незнакомца был острый нос и черные, глубоко посаженные глаза. Очень бледный, больным он все же не выглядел. Остановившись у основания лестницы, незнакомец поднял глаза на Джо Петтигрю.

– Доброе утро. – Он прикоснулся к краю цилиндра.

– Доброе, – ответил Джо Петтигрю. – Что сегодня продаем?

– Лично я ничего не продаю, – ответил мужчина в опереточном плаще.

– И правильно делаете, старина. Здесь нет простофиль.

– И не предлагаю подкрасить ваш фотографический портрет превосходными акварельными красками – прозрачными, как лунный свет над вершиной Маттерхорна, – добавил незнакомец и сунул руку под плащ.

– Только не говорите, что там у вас пылесос.

– Ни пылесоса, ни кухонного гарнитура из нержавеющей стали в жилетном кармане. Впрочем, мне ничего не стоило бы его туда поместить.