она не оказалась во вред и весьма большой пагубой для народа, поскольку они заседали в частном доме, а не открыто, и никого из руководителей народа не допустили к участию в совещании. И после этой сходки они, в свою очередь собрав самых рьяных сторонников плебса, стали изобретать средства защиты и предосторожности против козней, которые они подозревали против себя со стороны патрициев.

LVII. Когда наступило время принятия предварительного постановления, консулы собрали сенат и, настоятельно призвав к согласию и порядку, предоставили плебейским трибунам, предложившим закон, высказаться первыми. 2. Выступил вперед один из них, Гай Канулей, и не стал доказывать и даже упоминать, что закон справедлив и полезен, но сказал, что он удивляется консулам, поскольку они, уже обсудив и решив между собой, как следует поступить, взялись представлять дело сенату, будто бы оно не обсуждено и нуждается в рассмотрении, и предоставили желающим говорить о нем, прибегая к обману, который не подобает их возрасту и не соответствует величию их власти. 3. Он заявил, что те кладут начало дурным средствам управления, собирая тайные совещания в частных домах и даже не всех сенаторов созывая на них, но только наиболее расположенных к ним. Далее Канулей добавил, что меньше удивлен, если другие сенаторы исключены из этого домашнего сената, но его изумляет, что Марк Гораций и Луций Валерий, ниспровергатели олигархии, мужи консульского достоинства, способные не менее любого другого решать общественные дела, оказались недостойны приглашения на совещание. Он не в состоянии понять, на каком законном основании это случилось, но подозревает единственную причину: намереваясь выдвинуть дурные и вредные предложения, направленные против плебеев, консулы не хотели приглашать на сборища такого рода самых больших друзей плебеев, которые обязательно высказали бы свое возмущение и не допустили бы никакого несправедливого решения против плебеев.

LVIII. Поскольку Канулей высказал это с сильным негодованием и сенаторы, не приглашенные на совещание, с гневом восприняли данное обстоятельство, вперед выступил второй из консулов, Генуций, и попытался оправдаться и успокоить их раздражение, доказывая, что они собрали только друзей и не для того, чтобы затеять что-нибудь против народа, но дабы посовещаться с наиболее близкими людьми, как поступить, дабы не обидеть ни одну из сторон, то есть внести ли закон на рассмотрение сената сразу или же позднее. 2. Что до Валерия и Горация, сказал он, то не было никакой иной причины не приглашать их на совет, но лишь то, чтобы у плебеев не возникло каких-нибудь неоправданных подозрений на их счет, будто бы они изменили своим политическим убеждениям, а именно, если бы они примкнули к другому мнению, предлагавшему отложить рассмотрение закона на другой, более подходящий, срок. Но так как все приглашенные решили, что предпочтительнее более быстрое рассмотрение, чем перенесение его, то консулы поступают так, как объявлено ими. 3. Сказав это и поклявшись богами, что он действительно говорит правду, а также призвав в свидетели сенаторов, которые были приглашены на собрание, он заявил, что очистится от всякого подозрения не словами, но делами. 4. Ведь после того как желающие отклонить или поддержать закон выскажут свои доводы, он вызовет первыми для объявления своего мнения не самых старших и почтенных сенаторов, кому и эта почесть предоставлена по отеческим обычаям, и не тех, кто находится под подозрением у плебеев, мол, что ничего не говорят и не замышляют полезного для них, но тех из более молодых, кто слывет расположенным к плебеям.

LIX. Пообещав это, он дал разрешение желающим говорить. После того как никто не вышел ни отвергнуть закон, ни защитить его, он вновь выступил вперед и первым спросил Валерия, что полезно для общества и за какое предварительное постановление он советует сенаторам проголосовать. 2. Тот, поднявшись, произнес длинную речь касательно как самого себя, так и предков, которые, по его словам, защищали плебейскую сторону ради блага государства. Он перечислил с самого начала все опасности, которые обрушивались на государство из-за тех, кто преследовал противоположные цели, и показал, что ненависть по отношению к плебеям оказалась невыгодной для всех, кто был враждебен плебсу. Далее он высказал много похвал народу, заявив, что для государства он стал главной причиной не только свободы, но и владычества. Произнеся это и тому подобное, он завершил, что не может быть свободным государство, из которого изгнано равенство. 3. И он сказал, что ему кажется справедливым закон, который предоставляет участие в консульской власти всем римлянам — конечно, тем, кто провел безупречную жизнь и явил деяния, достойные такой чести, — но он думает, что данный случай не является подходящим для рассмотрения этого закона, когда государство находится среди военных затруднений. 4. Он советовал плебейским трибунам позволить запись воинов и не препятствовать выходу в поход набранным войскам; консулам же, когда они наилучшим образом завершат войну, прежде всего внести в народное собрание предварительное постановление о законе. Это должно быть сразу же записано и одобрено всеми сторонами. 5. Данное мнение Валерия и вслед за ним Горация (ведь ему второму консулы предоставили слово) вызвало у всех присутствующих одинаковое чувство. Ибо те, кто хотел покончить с законом, с удовольствием услышали совет о переносе его рассмотрения, но тяжело восприняли необходимость после войны принимать им по его поводу предварительное постановление. Другие же, кто предпочитал, чтобы закон уже был одобрен сенатом, рады были слышать о признании его справедливым, но с раздражением относились к переносу предварительного постановления на другое время.

LX. Когда в результате этого предложения поднялся, как обычно, шум, ибо обе стороны не были удовлетворены всеми частями его, консул, выступив вперед, вопросил третьим Гая Клавдия, который слыл наиболее надменным и могущественным из вождей другой партии, противостоящей плебеям. 2. Он произнес подготовленную речь против плебеев, припомнив все, что, по его мнению, было когда-либо сделано народом вопреки превосходным отеческим установлениям. Сутью, увенчавшей его речь, было то, чтобы консулы вообще не давали сенату рассматривать этот закон, ни в настоящее время, ни позже, поскольку он предложен с целью свержения аристократии и приведет к нарушению всего порядка управления. 3. Когда же после его предложения шум еще больше усилился, четвертым по вызову консулов встал Тит Генуций, брат одного из консулов. Он рассказал вкратце об опасностях, угрожавших городу, что, мол, неизбежно на него обрушится одно из двух тяжелейших бедствий: либо их гражданские распри и соперничество укрепят положение врагов, либо, желая отвратить внешнее нападение, они позорно прекратят гражданскую войну. 4. Он заявил, что хотя имеются два бедствия, одному из которых они неизбежно будут вынуждены подчиниться,