Второй проект, выдвинутый финансовым уполномоченным Российского правительства в Нью-Йорке В. И. Новицким и экспертом Парижского банка П. Гольцингером, предусматривал учреждение банка «для внешней торговли», «распределяющего валюту», которая будет поступать на его счета в качестве кредитов от «союзников». «Новое учреждение, имеющее выпустить знаки для торговли, будет по своему характеру являться расчетной палатой по торговле, предоставляющей импортерам в обмен на привозимые товары новые знаки, разменные на иностранную валюту…»[872]. При том условии, что внутри страны иностранная валюта не имела бы хождения, а выступала бы только в качестве эквивалента для товарообмена, а золотой запас следовало сделать основой для денежного обращения.

Пока Москва и Петроград были советскими, предполагалось открыть банк в Париже или в Лондоне и передать ему не только операции по кредитованию товарного рынка, но и использовать для финансирования поставок вооружения белым армиям. В Правление банка следовало бы ввести представителей от всех белых правительств, признающих власть Верховного правителя адмирала Колчака, и, таким образом, банк становился бы еще и полноправным финансово-политическим органом, представлявшим интересы России в Зарубежье.

Третий проект принадлежал Путилову. Уже в декабрьском (1918 г.) докладе он говорил о готовности заграничных отделений Русско-Азиатского банка передать свои капиталы в распоряжение российского Совещания Послов, считая данную организацию единственной законной преемницей российской общегосударственной власти. Вообще Русско-Азиатский банк оставался и после большевистской национализации банков коммерческим банком, продолжавшим финансовые операции, правда, только благодаря своим заграничным отделениям в Париже, а также в городах Китая и Японии. Функционировало Правление банка, в котором ведущую роль по-прежнему играл Алексей Иванович. Во многом благодаря финансовой поддержке банка получали жалованье служащие и рабочие российского управления Китайско-Восточной железной дороги.

Как отмечалось в первой книге монографии, Путилов играл активную роль в составе т. н. «делового кабинета», созданного летом 1918 г. генералом Хорватом. Имеются также и сведения о финансовой поддержке банком будущего Верховного Правителя России адмирала Колчака, возвращавшегося в Россию через Китай летом 1918 г. и занявшего должность начальника штаба российских войск в полосе КВЖД. При поддержке Путилова функционировало и Парижское РПС, получая из «Путиловской кассы» ежемесячно 200 тысяч франков.

Авторитет Путилова как делового человека, финансиста-практика был весьма высок. Он не ограничивался «прожектами» и «благими намерениями». В начале 1919 г. Путилову удалось достичь принципиального согласия Banque de France на создание русско-французского Эмиссионного Банка с уставным капиталом в 1,5 млрд франков для подготовки введения «русского франка» и начала «первого этапа» денежной реформы (за образец Путилов предлагал взять Exchange office, созданный англичанами в Архангельске, а также французский Индо-Китайский банк во Владивостоке). С его помощью предполагалось не только финансировать французские воинские контингенты в России, но и «вытеснить местные русские деньги», ликвидировать т. н. денежную неразбериху[873].

О проектах Комиссии сообщили в Омск, но, вопреки ожиданиям, из столицы Белой России последовал довольно сдержанный ответ премьера П. В. Вологодского, согласованный с министром финансов И. А. Михайловым. Оба, хотя и признавали необходимость иностранной помощи, выражали беспокойство, что создание подобного банка встретит противодействие отечественных предпринимателей и финансистов, и приведет к зависимости России от иностранных капиталов[874]. Для представителей Российского правительства гораздо важнее было не создание новых банков, а поддержка рубля посредством увеличения «внутренних накоплений», повышения прямых и косвенных налогов. Нужны были своевременное взимание акцизов, казенная монополия на алкоголь, дальнейшее развитие добычи золота и платины в Сибири и на Урале.

Несмотря на скептицизм официальной белой власти большинство членов Комиссии согласилось с возможностью создания подобного банка. Оставалось только добиться его учреждения и признания. Но этого не произошло.

Работы Финансово-Экономической Комиссии завершились в мае 1919 г. Реальным результатом стало лишь принятие нескольких деклараций. Написанные на французском и английском языках, они предназначались для демонстрации «союзникам» перспектив промышленного и банковского секторов «освобожденной от большевиков России». Констатируя слабость текущего хозяйственного положения России, эти документы, тем не менее, выражали уверенность в будущем «Русском Возрождении». Однако оптимизм деклараций сводился к одному, важнейшему для российского Белого движения, условию. Только в случае международного признания адмирала Колчака Верховным Правителем Российского государства можно рассчитывать и на оздоровление российского бюджета. Экономическая стабильность напрямую зависела от стабильности политической. Не случайно Новицкий отмечал в своем письме в Париж, что «думать о возможности выпуска денег, разменных на иностранную валюту и служащих одновременно для правительственных платежей, – это значит рассчитывать на международную гарантию прочности режима национальных правительств и на обязательство союзников сальдировать наш торговый баланс»[875].

А Путилов не высказывал уверенности, что белые правительства будут в глазах населения обладать значительной степенью легитимности и, следовательно, любые финансовые обязательства, выпускаемые ими, будут цениться ниже валютных сертификатов и «русских франков». Позиции Каминки выглядели более «патриотично» в том смысле, что заявленный им обязательный государственный заем мог иметь успех лишь при доверии «белой власти», признанной властью общероссийской.

Как показала история, стать «де-юре» общероссийским, правительство Колчака не смогло, следовательно, и полномочия Русского Политического Совещания и Финансово-Экономической Комиссии оставались, по сути, номинальными.

Парижские проекты российской бизнес-элиты отправились на полки Русского Заграничного исторического архива в Праге, откуда в 1946 г. были перевезены в Москву и до 1988 г. были практически недоступны исследователям.

Вряд ли о трудах Финансово-Экономической Комиссии при РПС знал советский наркомфин Г. Я. Сокольников, но в своей знаменитой реформе 1922 г. он повторил многое из того, о чем говорилось на заседаниях Комиссии. Ведь введение советского червонца с золотым обеспечением, запрет на внутреннее обращение валюты, проведение государственных займов напоминало проекты Каминки, Рафаловича и Путилова. В сущности, любая власть, столкнувшись с проблемой финансовой стабилизации, использовала бы подобные способы.