пела. Тонкие ножки в кожаных башмачках беззвучно касались плит пола. Простенькое ветхое платье разлеталось колоколом, спутанные, то ли серые, то ли пыльные волосы мотались над плечами и все время закрывали лицо, которое показалось Каю ненастоящим, словно девочка надела маску или намазала кожу мелом. Теперь, когда он смотрел на нее почти в упор, он видел многое. Да, ей было около десяти, будущая грудь даже не начала набухать. И она не походила на мертвую, хотя застарелое пятно крови на груди имелось, и даже чудилась рана, вмятина в плоти. Но самым ужасным был голос. Он звенел, как звенят подвешенные на нитках стеклянные палочки в лавке стекольщика, если кто-то откроет слишком резко дверь, и их заколышет сквозняком. Он звенел, как звенят ночные кузнечики в туварсинских тутовых рощах. Как звенит ручей, когда падает с камня в подставленный селянкой кувшин. Как звенит серая пташка в весеннем саду. Как звенел дождь, захлестывая на цветные витражи дома урая в белостенном Харкисе. Звенел и обдавал холодом.

Ловчие вжались спинами в стены зала. Тупи, Этри и двое детей Мелита — мальцы шести и восьми лет — съежились в тронных креслах урая и урайки, третий — светловолосый подросток лет тринадцати — стоял на краю помоста, сдвинув брови и держа руку на рукояти небольшого меча, а Ишхамай продолжала кружиться вокруг чаши для благовоний, вделанной в камень в глубине покрытого мрамором зала, и пела, пела, пела, завораживая и одурманивая.

— О чем она поет? — спросил Кай у Каттими.

— Поет? — неожиданно скорчила гримасу девчонка. — Да она повторяет только одно слово: «Смерть, смерть, смерть». Ты будешь мне помогать, Кай! Или как твое настоящее имя? Луккай?

Она двинулась вперед так, словно и не было ни танцующей девочки, ни этой ужасной ледяной магии. Вышла в круг, едва не столкнувшись с Ишхамай, отшвырнув в сторону ее локоны, подошла к чаше, вытащила из ножен серый меч и срубила ее со стального основания. Серебряная емкость отлетела на мрамор и загремела, закружилась, приводя в чувство грохотом и ловчих, и семью Мелита, и самого урая, который стоял за плечом Кая с раскрытым ртом и выпученными глазами. Ишхамай замерла лишь на долю секунды, поправила спутанные локоны странными пальцами не с ногтями, а с тонкими коготками, но этого было достаточно, чтобы Кай разглядел ползущую поперек рта поющей девочки улыбку и треугольники зубов, заблестевшие между серых губ. В следующее мгновение она исчезла, рассеялась, как струйка дыма от потушенной свечи.

— Кай, — повысила голос Каттими, — оставь ружье у трона. Мне нужна твоя помощь. И достань веревку. В суме должен быть моток бечевы. И кольцо с ключами. Да, у тебя на поясе. Давай сюда.

В этой толпе, в кольце одурманенных, почти окаменевших людей девчонка из-за Хапы вдруг показалась охотнику еще более страшной, чем Ишхамай. И не потому, что она делала что-то ужасное, а потому что ужасное, которое только что видели все, и он, Кай, в том числе, на нее словно бы не подействовало. Разве только голос ее стал резким и высоким, готовым сорваться в визг. И красота ее стала еще ярче, как становится ярким клинок, если не только протереть его тканью, но и положить на черное.

— Быстрее. — Она почти кричала. — Слушайте меня! Все, у кого есть какие-нибудь обереги, наденьте их на себя. Особенно те, кто остался за стенами зала. Здесь уж как-нибудь. Заприте обе двери. Дверь на галерею особенно! За нею выходы и окна! Засов, вставьте засов! И приготовьте скамьи, тумбы — все, чем можно будет при нужде ее завалить! И не открывайте дверей, даже если снаружи будет рыдать женщина или ребенок. И кровь. Нужна кровь. Каждый воин должен дать немного крови, — Каттими подобрала чашу, — вот в эту посудину. Надрежьте предплечье, накапайте по тридцать капель. Вас много, должно хватить. Да очнитесь же вы, иначе ваш город превратится в кладбище! И вот еще! Сейчас я начерчу круг. Это займет немало времени. Потом, когда я наполню его кровью и пока не закончу колдовство, никто, кроме меня, ни один человек не должен заступать за его линию! Иначе ему смерть! Всем понятно? Кай! Сюда!

Вблизи она казалась еще прекраснее. Тем более что вблизи Кай рассмотрел и прикушенную нижнюю губу, и трясущиеся руки, и пот, выступивший на скулах и лбу.

— Помоги мне, — прошептала она чуть слышно. — Когда я начну, сможешь только сдерживать всякого, кто попытается помешать мне. Пока я не закончу, я беззащитна. Помни. А теперь разматывай бечеву. Десять локтей. И привязывай к ней кольцо с ключами. Эх, против бабьего наворота вычерчивала, но вот уж не знала, что придется вычерчивать против пустотной мерзости да десятерить рисунок. Не снимай ключи с кольца! Нет времени! Пусть гремят…

Она набросила петлю на основание жаровни, натянула бечеву, вставила в кольцо серый клинок и вдруг воткнула его в мрамор. Вонзила на палец. Вбила так, будто очищенный от тысячелетней ржавчины меч был прочнее самой прочной стали. Ухватилась одной рукой за рукоять меча, другой сорвала с головы Кая колпак, прихватила им клинок ниже гарды и, согнувшись, медленно пошла вычерчивать круг в мраморе, словно резала площадную пыль. Замкнула его, шагнула к стальному штырю, смотала локоть бечевы и снова начала чертить круг. И опять. И опять. Медленно. Очень медленно.

Лица ловчих покрылись каплями пота. Старший сын Тупи то вынимал, то вставлял в ножны меч. Тупи застыла, сложив руки под грудью. Этри разглядывала охотника. Мелит вышагивал в глубине зала, как привязанный к мельничному жернову осел.

— Кровь, — наконец прошептала Каттими.

— Кровь! — повторил Кай.

— Время! — почти заскулил Мелит, срывая с предплечья рукав.

— Я сделаю, — отозвалась Этри. — Кровь! Мне нужна кровь!

Урайка схватилась за чашу. Вытащила откуда-то из-под платья тонкий стилет, сунула посудину ближайшему ловчему, сама рассекла собственное предплечье первой, щедро отлила урайской крови.

— Кто следующий? — повернулась к побледневшим ловчим. Вперед шагнули разом все. Эхо заметалось под потолком зала.

— Не все сразу, ребятки, — нехорошо потянула губы в улыбке сестра урайки Хилана, урайка замороженного Хурная.

Между тем Каттими ползала по мрамору и дула. Сдувала мраморную пыль.

— Ты? — подошла к Каю Этри.

— Да. — Он рванул рукав куртки, снял с пояса собственный нож, надрезал кожу. Темно-красная полоса расчертила руку до локтя, стекла в кровяное зеркало.

— Не больно? — Этри сделала жалобное лицо, заставив Кая вздрогнуть.

— Тупи! — крикнула из круга Каттими. — Старшая в роду урая Хилана! Носительница силы рода!