Константин признан императором Британии и Галлии. Они отыскали в рядах армии простого солдата, называвшегося Константином, и по своему буйному легкомыслию уже возвели его на престол, когда заметили, что он не способен поддерживать славу такого блестящего имени. Однако владычество Константина оказалось более прочным, чем скоротечные царствования Марка и Грациана, а его управление даже было более успешным. Сознавая, что было бы опасно оставлять войска в бездействии внутри их лагерей, уже два раза оскверненных убийствами и мятежами, он решился предпринять завоевание западных провинций. Он высадился в Булони с незначительной армией и, употребив несколько дней на отдых, обратился к тем городам Галлии, которые не подпали под иго варваров, с требованием признать его своим законным государем. Они подчинились ему без всякого сопротивления. Пренебрежение, с которым относилось к ним равеннское правительство, освобождало их покинутое на произвол судьбы население от принесенной им клятвы в верности; их несчастье заставляло их соглашаться на всякую перемену без опасений и даже с некоторой надеждой улучшить свое положение, и они могли ласкать себя мыслью, что войска, авторитет и даже одно имя римского императора, избравшего своим местопребыванием Галлию, охранят эту несчастную страну от ярости варваров. Первые успешные действия Константина против отдельных отрядов германцев были до того преувеличены лестью, что выдавались за блестящие и решительные победы, но скоро были низведены до своей настоящей стоимости дерзостью соединенных неприятельских сил. Затеянные им переговоры доставили ему непродолжительное и непрочное перемирие; если же некоторые варварские племена, прельстившиеся его щедрыми подарками и обещаниями, взялись защищать Рейн, то эти дорого стоившие и ненадежные договоры не восстановили безопасности галльской границы и привели лишь к тому, что унизили достоинство монарха и истощили последние средства государственной казны. Тем не менее мнимый избавитель Галлии возгордился этим воображаемым триумфом и направился в южные провинции навстречу более настоятельной и более личной опасности. Готу Сару было приказано положить голову мятежника к стопам императора Гонория, и военные силы Британии и Италии были недостойным образом истощены на эту внутреннюю распрю. Лишившись двух самых храбрых своих полководцев, Юстиниана и Невигаста[481], — из которых первый пал на поле сражения, а второй был вероломно умерщвлен во время мирного совещания, — Константин укрылся за укреплениями Вьена. Императорская армия в течение семи дней безуспешно нападала на этот город и наконец, будучи вынуждена торопливо отступить, покрыла себя позором, купив право свободного перехода через Альпы у тамошних грабителей и разбойников. Эти горы сделались границей между владениями двух монархов-соперников, а для охранения ее с обеих сторон были поставлены войска, которые могли бы быть с большей пользой употреблены на защиту Римской империи от германских и скифских варваров.

Он подчиняет Испанию в 408 году. Владычество Константина скоро упрочилось завоеванием или, скорее, покорностью Испании, которая, подчиняясь влиянию привычной субординации, приняла законы и должностных лиц от галльской префектуры. Единственное сопротивление, встреченное Константином, было вызвано не правительственной властью и не мужеством народа, а личным усердием и личными интересами семейства Феодосия. Четыре брата[482], состоявшие в родстве с покойным императором и получившие от него на своей родине почетные должности и обширные поместья, решились из чувства признательности пожертвовать своим состоянием для пользы его сына. После неудачной попытки отразить нашествие во главе стоявших в Лузитании войск они удалились в свои поместья; там они собрали и вооружили на собственный счет значительный отряд рабов и приверженцев и смело направились к Пиренеям с целью занять тамошние укрепленные проходы. Это внутреннее восстание встревожило и смутило монарха Галлии и Британии, и он был вынужден вступить в переговоры с некоторыми отрядами варварских вспомогательных войск с целью привлечь их к участию в испанской войне. Эти отряды носили название Гонориевых, которое должно было бы напоминать им об обязанности не изменять их законному государю, и если можно допустить, что скотты подчинились влиянию пристрастной привязанности к британскому монарху, то мавры и маркоманы могли соблазниться только расточительной щедростью узурпатора, раздававшего варварам военные и даже гражданские должности в Испании. Девять Гонориевых отрядов, следы существования которых нетрудно найти в военных учреждениях Западной империи, не могли превышать пяти тысяч человек; однако и эта незначительная сила оказалась достаточной для окончания войны, угрожавшей владычеству и личной безопасности Константина. Набранная из крестьян, армия родственников Феодосия была окружена в Пиренеях и уничтожена; двум братьям удалось спастись морем в Италию или на Восток; остальные двое, после некоторой отсрочки, были казнены в Арелате[483], и если Гонорий мог оставаться нечувствительным к общественному бедствию, он, может быть, не остался равнодушным к личным несчастьям своих великодушных родственников.

Переговоры Алариха и Стилихона. 404–408 годы. Несчастья доставили Алариху случай выказать его военные дарования, и слава его подвигов привлекала под знамя готов жаждавших грабежа и завоеваний храбрых варварских воинов, рассеянных на всем пространстве от Эвксинского моря до берегов Рейна. Он успел внушить к себе уважение самому Стилихону и скоро вступил с ним в дружеские сношения. Отказавшись от службы у восточного императора, Аларих заключил с равеннским двором мирный договор, в силу которого он назначался главным начальником римских армий во всей Иллирийской префектуре в тех настоящих и старинных ее пределах, на которые заявлял притязание министр Гонория. Грозное нашествие Радагайса, как кажется, приостановило исполнение этого честолюбивого замысла, о котором было или положительно условлено в статьях мирного договора, или же только упоминалось мимоходом, а нейтралитет готского царя, пожалуй, можно сравнить с равнодушием Цезаря, который во время заговора Катилины отказался и от содействия врагу республики, и от борьбы с ним. После поражения вандалов Стилихон снова заявил свои притязания на восточные провинции, назначил туда гражданских должностных лиц для заведования юстицией и финансами и объявил, что с нетерпением ждет той минуты, когда поведет соединенные армии римлян и готов к воротам Константинополя. Однако и благоразумие Стилихона, и его отвращение к междоусобным войнам, и хорошо ему известное истощение государственных сил заставляют нас полагать, что целью его политики было не столько внешнее завоевание, сколько внутреннее спокойствие и что он заботился главным образом о том, чтобы дать войскам Алариха занятие вдалеке от Италии. Такого намерения нельзя было долго скрывать от прозорливого готского царя, который не переставал поддерживать подозрительную и, может быть, изменническую переписку с двумя соперничавшими правительствами, тянул, как недовольный наемник, свои нерешительные военные действия в Фессалии и Эпире и скоро возвратился оттуда с требованием чрезвычайных наград за свои бесполезные заслуги. Из своего лагеря