Интернета нет. Телефон Вениамина запаролен двойной защитой. Такой не взломать голыми руками.

У Семеновны мобильного нет вовсе. Старая женщина боится рака головного мозга. Она даже в службу такси не звонит. Один местный бомбила приезжает к ней три раза в неделю, будто рейсовый автобус.

Правда есть в доме проводной телефон. Доисторический аппарат времен СССР. Вот только воспользоваться им невозможно, потому что такие необходимые цифры, как восьмерка и девятка – не работают.

Я не выходила на связь с командой больше трех месяцев. По нашим данным Шелковый Этап пролегал совершенно в другом направлении, к китайской границе, поэтому то, что я оказалась в захолустном Заречном с маленьким таможенным постом, казалось нелепой случайностью. Только это было не так. В данном бизнесе случайности исключены.

По большому счету тревогу начнут бить, только когда меня не доставят заказчику – естественно подставному. До тех пор перебои со связью любой длительности считаются нормой.

Насколько я поняла, партия отправится через границу в ближайшее время. Если я срочно не свяжусь с Махмудом, больше тридцати девочек переправят через границу и продадут в рабство.

Я размышляю обо всем этом, пока иду следом за Вениамином, убираю в шкаф обувь, вешаю на крючок теплую кофту Семеновны, поднимаюсь по гладким ступенькам на второй этаж, вхожу в спальню, слушаю, как щелкает замок на двери, раздеваюсь и укладываюсь на выстеленную плотным полиэтиленом кровать.

Вениамин в предвкушении скорого удовольствия кружит у постели, как зверь на охоте. Он тоже успел раздеться. Его вид практически не смущает меня и больше уже не шокирует.

Когда я впервые увидела его член, то в начальном порыве даже пожалела мужчину. Маленький, кривой, изуродованный орган, покрытый рубцами, едва выглядывал красной головкой из темных паховых волос и массивной мошонки. По нему совершенно невозможно было сказать, возбужден Гусь или нет, настолько убогим было его мужское достоинство.

Я даже облегченно выдохнула, понимая, что этим нельзя изнасиловать. Все остальное, по моему мнению, пережить легче. Почему-то сексуальное насилие всегда пугало больше всего на свете. Липкий ужас вселяла не столько предполагаемая боль, сколько сопутствующее унижение, беспомощность и грязь, что неминуемо проникнет вовнутрь, навсегда оставшись частью меня, разрастаясь подобно черной плесени.

А потом в руках Вениамина блеснул стальным лезвием балисонг. В опытных мужских пальцах с каждым взмахом рукояти его вращались подобно крыльям бабочки, обнажая острый клинок, размер которого явно превышал разрешенные законодательством 90 мм.

Первый раз Вениамин порезал мне ладонь левой руки. Он завороженно наблюдал, как алые капли растекаются по моей бледной коже, вырисовывал ими кровавые узоры на животе, а затем терся о них пахом. Мужчина напоминал наркомана, глаза его мутными стеклянными шарами с яркими сетками капилляров вращались в глазницах, едва не вываливаясь из орбит и отражая безжизненный холодный блеск настольной лампы. Рот кривился звериным оскалом, изрыгая нечеловеческие звуки, а ноздри раздувались и жадно втягивали аромат его собственного пота и возбуждения, перемешанный с металлическим запахом моей крови.

Он кончил быстро. На весь акт ушло не более пяти минут. И лицо его отражало неземное блаженство. Гусь глубоко дышал полной грудью, словно до этого момента кто-то крепко держал его за горло, а теперь, наконец, отпустил. Едва я решила, что все позади, как Вениамин достал из тумбочки фотоаппарат. Старенький цифровик, популярный во времена, когда телефоны еще не имели достойных камер. Снимков я никогда не видела, каждый раз карта памяти устаревшей техники оказывалась пустой.

Во второй раз Гусь проколол мне ступню. Но крови было ничтожно мало. Он продолжал наносить точечные удары, выдавливать из ноги алые ручейки и тыкаться в раны своим обрубком, пока вонючее семя не брызнуло жидкой струей на мои пальцы, онемевшие от сильных сжатий грубыми руками.

Как назло, порезы на мне затягивались, как на бродячей собаке. Хотя, чему было удивляться – по жизни я ею и была. Безродной дворняжкой, выброшенной на улицу, полудохлой никому не нужной псиной, подобранной у обочины и помещенной в нищенский приют для таких же ничтожных созданий.

Поначалу Вениамин был предельно осторожен и никогда не резал меня в своем доме. Однако, он опасался, что любая поездка в город несет огромный риск. Я могла начать орать посреди улицы, звать на помощь или попросту изобразить обморок, обратив на себя внимание прохожих. Поэтому на съемную квартиру в райцентре он возил меня всего два раза глубокой ночью под дулом пистолета.

Гусь особенно радовался отсутствию у меня истерик во время секса. Я быстро сообразила, что это и есть ключ к спасению. Заставить его желать меня как можно дольше. Уверена, начни я рыдать и жаловаться на боль, не протянула бы дольше трех сеансов. В том, что Гусь способен на убийство, не возникало ни малейшего сомнения. В целом моя тактика быстро принесла свои плоды. Вениамин открыто вознамерился жениться, твердо уверовав, что я создана исключительно для него.

Как мне удавалось сохранять спокойствие?

Одни назовут эту способность высоким болевым порогом. Я же назову привычкой. Боль давно знакома мне. Не удивляет. Не ломает. Она привычна и почти естественна. Мы с ней словно давние сожители, которые хоть и не питают друг к другу любви, продолжают делить одну территорию.

Гораздо больших усилий требовалось, чтобы поддерживать легенду и выдавать логичную линию поведения.

Для начальника таможни я была всего лишь одной из сотен единиц живого товара. Испуганной девчонкой без документов, без связей, без прав и без мозгов. Он якобы забрал меня у хозяев, спас, предложив сделать выбор – стать его личной собственностью, либо двинуться дальше по этапу и сдохнуть в адских муках от рук извращенца-заказчика, как только достигну конечного пункта транспортировки.

Собственно, как я могла отказаться?

В третий наш секс Вениамин проявил фантазию и разрезал мне губу изнутри. Кровь лилась рекой, но я так и не заплакала. Улыбалась кровавыми зубами, пытаясь не наглотаться. Эйфория мужчины зашкаливала. В этот вечер он кончил дважды.

И, кажется, именно с этого дня я начала ощущать некую власть над начальником таможни. Он смотрел на меня, как ребенок, получивший в подарок игрушку своей мечты. Стал проявлять заботу и тщательно обрабатывать раны.

Можно было бы даже порадоваться этой маленькой победе, если бы извращенный аппетит кровавого монстра не рос день ото дня. Интервалы между актами становились все короче. Фотографии больше не помогали выдерживать необходимое для восстановления время. Я чувствовала нарастающую усталость и слабость, хоть и пила прописанные доктором лекарства. Резать мне рот Анатолий Ефимович впредь настрого запретил. Вениаминовская шестерка, естественно, оказался знаком с пристрастиями начальника таможни. Впрочем, докторишка был весьма осведомлен и о торговле девочками – в этом я не сомневалась. Именно этот старикашка проводил осмотр для подтверждения моей девственности.