Если все пойдет по плану — а у меня маловато причин верить, что план осуществится, — это будет последнее посещение отца. Возможно, я не увижу его много лет, если вообще увижу, но об этом я молчу. Я беру пакет печенья от тети Расин и пробую одно. Мы обсуждаем моего брата Маркуса с его никудышными детьми и сестру Руби с ее замечательным потомством.

В Уинчестере совершается в среднем одно убийство в год. Норма была выполнена неделю назад, когда рано вернувшийся с работы муж увидел перед домом неизвестный пикап и застукал жену с одним из знакомых — оба воодушевленно нарушали свои брачные клятвы. Муж схватил карабин, любовник, почуяв запах пороха, попытался в голом виде выскочить в закрытое окно спальни. Побег вышел неудачным в отличие от выстрела.

Генри находит, что муж может выпутаться, и с наслаждением рассказывает подробности. Похоже, город раскололся на две половины: одни считают мужа виновным, другие — что его действия оправданы обстоятельствами жизни. Мне кажется, я слышу беспрестанную болтовню в кофейнях Старого города, где когда-то бывал. Он долго распространяется — потому, наверное, что обсуждать семейные дела нам обоим не хочется.

Но деваться некуда. Он меняет тему:

— Похоже, эта белая девочка подумывает об аборте. Может, я и не стану прадедушкой.

— Делмон все равно не уймется, — говорю я. Мы оба ждем от этого парня самого худшего.

— Такого лучше бы стерилизовать. Все равно этот болван не станет пользоваться презервативами.

— А ты купи и дай ему, вдруг попользуется? Сам знаешь, у Маркуса даже на это нет денег.

— Я вижу этого паренька, только когда ему что-нибудь надо. Черт, пожалуй, я поддержу аборт. Девчонка, кажется, дрянь.

Когда заходит речь о деньгах, я не могу не думать о вознаграждении, обещанном по делу Фосетта. Сто пятьдесят тысяч долларов! В жизни не видывал такую кучу денег! Перед рождением Бо мы с Дионн обнаружили, что накопили шесть тысяч. Половину мы вложили в инвестиционный фонд, половину потратили на круиз. Но бережливость быстро сошла на нет, и таких денег у нас уже не набиралось. Незадолго до того, как меня отдали под суд, мы перезаложили дом, чтобы выжать из него хоть что-то. Деньги пошли на судебные сборы.

Я буду богат и в бегах. Я напоминаю себе о необходимости спокойствия, но какое спокойствие при таких обстоятельствах?

Генри нужно оперировать левую коленную чашечку, и мы уделяем время этой теме. Он всегда подшучивал над стариками, жалующимися на болячки, а теперь и сам такой. Спустя час ему становится скучно, и он готов уйти. Я провожаю его до двери, мы обмениваемся сухим рукопожатием. Он уходит, а я гадаю, увижу ли его когда-нибудь снова.

Воскресенье. От ФБР ни звука, все тихо. После завтрака я изучаю четыре газеты, но там почти ничего нового о Куинне Рукере и его аресте. Хотя нет, кое-что я все-таки нахожу: «Пост» сообщает, что федеральный прокурор Южного дистрикта Виргинии представит дело Большому жюри завтра, в понедельник. Если Большое жюри предъявит Рукеру обвинение, то теоретически, согласно соглашению, я должен выйти на свободу.

В тюрьме удивительно много организованной религии. Нам, людям с растревоженной психикой, нужны утешение, мир в душе, спокойствие, поддержка и руководство. Нас унизили, попрали, лишили достоинства, семьи и достояния, ничего не оставив. Нас низвергли в ад, и мы тянем шеи, высматривая путь наверх. Пятеро мусульман молятся по пять раз в день и держатся вместе. Есть самозваный буддистский монах с несколькими последователями. Не знаю ни об одном иудее или мормоне. Зато нас, христиан, полно, и тут возникают сложности. В воскресенье в восемь утра приходит служить мессу католический священник. Когда маленькую часовню покидают католики, там устраивается богослужение без конфессиональной привязки, для приверженцев главных церквей: методистов, баптистов, пресвитерианцев и всех остальных. Это мое время по воскресеньям. В десять утра собираются на свою шумную службу белые пятидесятники: у них гремит музыка, ее перекрывает проповедь, звучат самые разные языки. Этому действу положено заканчиваться в одиннадцать, но иногда, если молящиеся сильно заводятся, оно затягивается. Черные пятидесятники являются в часовню в одиннадцать утра, порой дожидаясь, пока белые уймутся. Слышал, что между этими двумя группами верующих разгораются перепалки, но до сих пор в часовне обходилось без драк. Дорвавшись до кафедры, черные пятидесятники не уходят несколько часов.

Но не надо считать Фростбург заповедником истовых почитателей Библии. Это все-таки тюрьма, и большинство моих товарищей по заключению в часовню ничем не заманишь.

Когда я покидаю свою бесконфессиональную службу, ко мне подходит один из СИСов со словами:

— Тебя вызывают в административный корпус.

Я вижу агента Хански. Он вводит в мою игру нового игрока — федерального маршала Пэта Серхоффа. Поздоровавшись, мы садимся за столик в холле, неподалеку от кабинета начальника. Его, конечно, в воскресенье на территории лагеря днем с огнем не сыщешь, но можно ли за это корить?

Хански протягивает мне документ:

— Обвинительное заключение. Вынесено в Роаноке в пятницу под вечер и пока держится в тайне, но с утра о нем сообщат прессе.

Я беру бумагу так, словно это золотой слиток. Я плохо различаю слова. Соединенные Штаты Америки против Куинна Эла Рукера. В правом верхнем углу печать и пятничная дата синими чернилами.

— В «Пост» написано, что Большое жюри будет заседать утром, — бормочу я, хотя мне все ясно.

— Мы дезинформируем прессу, — хвалится Хански. При всем своем самодовольстве он стал повежливее. Наши роли кардинально изменились. Раньше я был жуликом с бегающими глазами, вешавшим им на уши лапшу в надежде освободиться, а теперь остепенился и вот-вот выйду отсюда, прихватив в придачу денежки.

Я качаю головой:

— Даже не знаю, что подумать… Не подскажете?

Хански не надо просить дважды.

— Вот что мы задумали, мистер Баннистер…

— Может, лучше Мэл? — предлагаю я.

— Отлично. Я Крис, он Пэт.

— Постараюсь запомнить.

— Управление тюрем переводит тебя в тюрьму со среднестрогим режимом в Форт-Уэйне, Индиана. Причины неизвестны или не приводятся. Какое-то нарушение режима, взбесившее начальство. Полугодовой запрет свиданий. Одиночное заключение. Любопытные могут найти тебя в Интернете, на сервисе «Пеленг заключенных», но и они быстро уткнутся в кирпичную стену. Пара месяцев в Форт-Уэйне — и новый перевод. Цель — погонять тебя по системе и в ней похоронить.

— Уверен, управлению это раз плюнуть, — говорю я и вызываю у них смех. Похоже, я перешел в команду противника.

— Через несколько минут тебе в последний раз наденут наручники и ножные кандалы и выведут отсюда — с виду обычный перевод. Сядешь в фургон без опознавательных знаков с Пэтом и еще одним маршалом, и они повезут тебя в западном направлении, в сторону Форт-Уэйна. Я поеду сзади. Через шестьдесят миль, перед Моргантауном, мы остановимся в мотеле, там забронировано. Ты переоденешься и пообедаешь, и мы потолкуем о будущем.