Мэйхью повернулся к журнальному столику, где на подносе, едва различимые во мраке, стояли четыре бокала и декантер. Пустую винную бутылку дворецкий оставил рядом. Мэйхью поднес ее к глазам, вглядываясь в этикетку.

– Сидни прислал нам пару бутылок «Шато-Лафит» восемнадцатого года, – сообщил он и стал бережно разливать вино из декантера.

– Необычайно любезно с его стороны, – сказал Бернард. – Я был бы признателен и за бокал кларета. От шампанского у меня всегда изжога.

– Шампанское – это для молодежи, – веско изрек сэр Роберт. – Кларет – вот единственный напиток для человека в моих летах.

Мэйхью повернулся к свету посмотреть, как вино играет в бокале.

– Сидни Гарен хороший малый, – произнес он, ни к кому особо не обращаясь.

Но Дуглас понимал, что эта ремарка предназначена лично для него. Он решил воздержаться от комментариев – впрочем, Мэйхью на него даже не глянул.

Дуглас смотрел на него и думал, что офицеров, даже отставных, видно сразу. Их всегда можно отличить по осанке, по манере держать голову. Дуглас подозревал, что даже в пьяной драке Мэйхью не позволил бы себе задирать подбородок, а большие пальцы рук старался бы держать по швам. Такие, как он, никогда не расслаблялись.

Один Бернард выделялся из их четверки своей рыхлой, склонной к полноте фигурой, мягкими белыми руками и внешней робостью. Бернард снял очки в роговой оправе и протер стекла шелковым платочком, который извлек из нагрудного кармана. Мэйхью поставил перед ним бокал с вином. Бернард поблагодарил его кивком, близоруко моргая.

Сэр Роберт пригубил свой бокал и сдержанно похвалил:

– Неплохо.

О винах урожая восемнадцатого года он был невысокого мнения, однако гордился своим обыкновением судить обо всем непредвзято. Он поставил бокал и улыбнулся – как улыбаются люди, у которых нет к этому привычки. Жесткое лицо было словно высечено из гранита, и лишь тонкие красные жилки на щеках и крыльях носа выдавали, что это человек, а не каменный истукан. Седые волосы у него были достаточно длинные, чтобы кудрявиться на загривке и над ушами, а лоб настолько низкий, что кустистые брови располагались совсем близко к линии волос. Глубоко посаженные глаза почти исчезали в темных тенях глазниц.

Хотя сэру Роберту исполнилось шестьдесят, физическую выносливость он сохранил не по годам. Говорили, что он может сутками не спать, не теряя быстроты реакции и ясности рассудка. Но внешне остроту ума выдавали одни лишь живые голубые глаза, поскольку двигался сэр Роберт медлительно и осторожно, как инвалид.

– Джордж учился в Хэрроу с младшим из моих братьев. – Сэр Роберт кивнул на полковника Мэйхью. – Если верить тому, что я слышал, они там были жуткими шалопаями. В частности, организовали букмекерский клуб и принимали у одноклассников ставки на все подряд. Это я вас на всякий случай предупреждаю, чтобы не было сюрпризов.

– А другой брат сэра Роберта учился в этой школе с самим Уинстоном, – сказал Мэйхью.

– Правду ли говорят, что Уинстон Черчилль казнен? – спросил Бернард.

Сэр Роберт угрюмо кивнул.

– Его судил тайный военный трибунал в штаб-квартире первого воздушного флота люфтваффе в Берлине. Мы все умоляли его не надевать форму Королевских военно-воздушных сил, но упрямец, конечно, не послушал. – Сэр Роберт вздохнул. – Сам дал немцам предлог судить его военным судом. – Он взял свои карты и развернул перед собой, глядя на них невидящим взглядом. – Обо всем этом сообщили некоторым высокопоставленным британским политикам, однако официального объявления в ближайшее время не планируется. – И он шлепнул свои карты на стол.

Бернард счел нужным уточнить:

– То есть Черчилль мертв?

Сэр Роберт почесал затылок. Взял со стола карты Бернарда, просмотрел и их. Все видели, что он делает, но никто не пожелал ему на это указать.

– Черчилль расстрелян, – наконец произнес он. – В Берлине, взводом люфтваффе в казармах Лейбштандарта в Лихтерфельде. – И сухо добавил: – Такую казнь назначил ему лично фюрер особым распоряжением. Говорят, Уинстон отверг предложение завязать ему глаза и поднял руку со знаком виктории.

Излагая все это, сэр Бенсон машинально раскладывал карты Бернарда по мастям.

– Ну почему мы еще не играем? – воскликнул он, сбросив оцепенение, и посмотрел на карты в своей руке и на столе, лишь теперь поняв свою ошибку. – Господи, вот я болван!

Полковник Мэйхью быстро сгреб все карты и принялся тасовать колоду заново, прикрывая оплошность сэра Бенсона светской болтовней:

– Кстати, Дуглас, вы знали? Наш Бернард-то совсем не промах. Женился на кузине моей супруги, а она, скажу я вам, такая красотка!

– Мы с ней с детства дружили, – скромно ответил Бернард. – Моя семья каждый год на лето уезжала в Шотландию, а у ее родни была ферма по соседству.

– Ну, теперь от тамошних ферм ничего не осталось, – вздохнул полковник. – Дома обветшали, поля в запустении…

– А сэр Роберт в восемнадцатом году перед началом Амьенской операции принял командование ротой у моего отца, – сообщил Бернард.

Армия, семья, школа – таковы были тесно переплетенные нити, связывающие высшие слои английского общества крепче совместных деловых предприятий и капиталов. Диктаторам правого и левого толка для объединения рядов приходилось насаждать идеологию. Но для собравшихся за этим карточным столом людей и тысяч таких же, как они, цель не оправдывала средства – средства и были целью, сам процесс игры в команде был важнее выигрыша, если команда состояла из своих.

– А с Дугласом мы вместе учились в Оксфорде, – сказал Бернард, давая понять, что приведенный им человек тоже свой. – И как же я завидовал тому, что он уже сдает последний экзамен на бакалавра, а мне еще корпеть и корпеть над гражданским правом.

От долгого пристального взгляда сэра Роберта Дугласу стало не по себе.

– А я ведь знавал вашего отца, Арчер.

– Правда, сэр? – удивился Дуглас.

Отца он потерял еще совсем ребенком.

– Он был моим близким другом. С шестнадцатого года и до самой своей смерти. Когда мы познакомились, ему было двадцать восемь лет, слишком много для младшего офицера пехоты. Я тоже был младшим офицером пехоты и на десять лет его старше. – Сэр Роберт усмехнулся. – В батальоне мы были два старых хрыча, молодежи вечно приходилось возвращаться за нами и выпутывать нас из колючей проволоки. Когда шли учения, нам позволяли посидеть и отдышаться. Он у вас был гражданским инженером, так ведь?

Дуглас кивнул.

– Ну вот, – продолжал сэр Роберт. – Ему полагалось идти в инженерные войска, но он не захотел покидать батальон. Он заслужил крест Виктории больше десятка раз, так и запомните. Все его бойцы это знали, а ротный сержант-майор на него был молиться готов.

– Да, сержант потом написал матери, – подтвердил Дуглас. – Она до сих пор хранит письмо.