– В паспорте всё написано, – он кивнул на лежавшую перед майором на столе красную книжечку.

– Вы бы лучше не выделывались и отвечали на вопросы.

– А кто вы такой, чтобы я вообще с вами разговаривал?

– Что?! – Брахт начал терять терпение. Вот водился за ним такой недостаток. Комфортно он себя чувствовал, когда разговаривал с папашей этого субчика. Там всё было просто: или наворовавшийся председатель колхоза-миллионера даст, сколько потребует майор, или пойдёт по расстрельному коридору к стеночке. И, честно сказать, Брахт не ожидал, что у этого ничтожества окажется такой сын.

– Представьтесь для начала! – усмехнулся арестант.

Майор взял себя в руки. Как можно более холодно и презрительно произнёс:

– Комитет государственной безопасности Северного СоюзаСоциалистических Республик. Майор Джудер Брахт.

Задержанный ещё раз посмотрел на гэбиста и вдруг произнёс:

– Иуда.

– Что?

– Джудер – это вас здесь переименовали. Ваше родное имя – Иуда. Причём вас здесь ещё искренне презирают. И вряд ли только за то, что вы – еврей, хотя антисемитов в вашей конторе – что говна за баней.

На несколько секунд Брахт был вынужден отвернуться. Такого удара ниже пояса он не ожидал.

При рождении он действительно был Иудой. В традиционной еврейской семье, исповедующей иудаизм и поэтому не считающей Христа Мессией, – абсолютно нормальное имя. Иуда Мойшевич Брандт. Сын старосты синагоги. Впрочем, не такое уж и плохое положение: среди прихожан еврейской молельни было немало уважаемых людей, вплоть до партийных активистов. Приходили, конечно, в основном тайно, но верили, видимо, основательно. И уважали старосту. Прихожанин Соломон Меер, доктор юридических наук и профессор, лично проконтролировал весь ход вступительных экзаменов в университет. Вуз, конечно, не Яхве весть какой – ведомственный, неприметный... Но – столичный. И диплом ожидался очень даже неплохой, с таким в провинции на любую юридическую работу возьмут с удовольствием.

Когда Иуда Мойшевич учился на четвёртом курсе, отца арестовали. Комитет госбезопасности. А студента Брандта вызвали поговорить с глазу на глаз.

Многие приёмы – как заставить задержанного говорить, не прибегая к физическому воздействию – теперешний майор Брахт использовал по полной программе исключительно потому, что... Его первый куратор до сих пор снился ему в кошмарах. Жуткий человек, который не бил, не кричал, не грозил. Даже голоса не повышал. Просто... В конце беседы студент Иуда валялся у него в ногах, обливался слезами и умолял не ломать всю дальнейшую жизнь.

Куратор согласился. В обмен на Большую Подлость. Донос Иуды Мойшевича Брандта на своего отца позже стал одним из основных документов, на которых строилось обвинение. Группа евреев во главе с раввином и со старостой синагоги вела антисоветскую деятельность и готовила побег на Запад путём незаконного перехода государственной границы СССР. Распространяла клеветнические слухи о преследованиях евреев в СССР за исповедание иудаизма. И так далее.

Бывший научный руководитель студента Брандта, профессор Соломон Меер, даже не успел отвесить мерзавцу пощёчину – его тоже арестовали по тому делу. Студента перераспределили к другому научному руководителю – партийному активисту, трепачу и полному невежде по части юриспруденции. Хотя... И с этим партийным фуфлогоном студент Брандт старался лишний раз не встречаться, даже для научных консультаций. Псевдонаучное ничтожество, компенсирующее свою убогость горлопанством на митингах, смотрело на Иуду Мойшевича с таким нескрываемым презрением…

…Когда ему дали нового куратора, а новый куратор выдал новый паспорт, Иуда Мойшевич вдруг понял – это его судьба. Презираемым он будет всю свою жизнь. Товарищи из органов оценили его донос: диплом, даже с отличием, был уже на новое имя. Теперь стукача звали Джудер Михелевич Брахт. Кто придумал это странное, дикое, несуразное имя? Забей! – криво усмехнулся новый куратор. – Будешь проходить в одном ряду с Владиленами, Октябринами и прочими Энмарками. Но Энмарком – в честь Энгельса и Маркса – подопечного не назвал. Назвал Джудером, не особо скрывая, что это – какое-то извращение гэбэшного филолога над именем Иуда.

С тех пор новый сотрудник госбезопасности отличался, во-первых, чрезвычайной ретивостью, во-вторых – склонностью к унижению подследственных. Сначала помогало хорошо. Все эти интеллигентики: литераторы, научные сотрудники, профессора... Как же легко с них слетала спесь! «Я учёный!» Говно ты на палочке! И ведь соглашались, в самом ближайшем времени – да, да, говно. И подписывали всё, что надо.

И вот теперь…

Это был укол в самое больное место.

– Так в чём меня обвиняют? По какому поводу была вся эта комедия в Варском?

Задержанный явно глумился над майором.

– Что, не ожидал, что мы тебя всё-таки найдём? – Брахт предпринял последнюю попытку наезда на арестанта.

– И долго искали?

Очень спокойный голос. Очень презрительный тон.

– Главное, что нашли.

– Гражданин Иуда, переходите уже к делу. Чем я вам так понадобился, что вы устроили весь этот цирк посреди рынка? Ну, в самом деле, не прибежал же к вам мой районный военком, весь в слезах, и с жалобами, что я уже который год не тороплюсь отдавать так называемый долг так называемой родине.

– Вот и признался… – довольно прошипел майор.

– В чём? – удивился задержанный.

– «Так называемый долг так называемой родине». Ты будешь сидеть по полной программе за антисоветскую агитацию и пропаганду!

Торжествующе майор взглянул на арестанта. И отшатнулся в неподдельном ужасе.

Такой взгляд он тоже видел. На очной ставке. Она всё-таки была. Доносчик-сын и обвиняемый по его доносу отец. Глубоко верующий иудей. В глупых романтических книжках это называется «в его глазах отражалась скорбь еврейского народа». Моисей Брандт смотрел на сына как на прокажённого и на безумца одновременно. Он не желал ему зла, поскольку этого выродка уже проклял Всевышний. И наказал так, как никто из людей не в силах наказать.

– Да… – как-то грустно произнёс сидевший теперь перед майором Брахтом задержанный гражданин Лиандер. – И что...

Вы серьёзно?

– Более чем!

– Нет, правда, что ли? Ведь вам, чтобы меня найти, надо было разослать ориентировки по всей стране. Я ведь мог, например, уехать куда-нибудь на Дальний Восток. Какое-то невероятное количество ваших