— Грохнул об стену?

— Да. Он стер файл. Ни с того ни с сего. И я его швырнул.

Колин не может скрыть возмущения. С его точки зрения мой поступок одновременно и глуп — ведь компьютеры делают только то, что им велят, — и аморален. То, что я так обращаюсь с моим лэптопом, возмущает его гораздо больше, чем то, что какой-то шотландский пони вставляет бедной женщине или что девочка отсасывает у киноактера. Он поворачивается на кресле лицом ко мне. Но смотрит не на меня.

— Модель эр-семь-шесть-восемь-пять-икс. С модемом или без?

— С модемом.

— Тридцать три и шесть?

— Да.

— А какая скорость Си-Ди?

— Кол, не все ли равно? Важно то, что он не работает, а мне нужно, чтобы работал. Ты можешь что-нибудь сделать?

— Хорошая машина.

Он обращается с компьютером бережно, как ласковая мать с ребенком. Включив его, нажимает несколько клавиш и тут же говорит:

— У тебя вирус.

— Что?

— Вирус. Ты наверняка слышал про вирусы. Их запускают, чтобы портить чужие программы. Они могут сильно навредить.

Он хихикает. Именно хихикает, а не смеется; недоброжелательно, отрывисто.

— Конечно, я про них слышал. У нас в «Фарли, Рэтчетт и Гуинн» постоянно какие-то проблемы из-за вирусов. Такое впечатление, что риэлтеры — любимая мишень хакеров.

Колин снова злорадно хихикает.

— Ты что-нибудь скачивал в последнее время?

— Конечно. Я постоянно что-нибудь скачиваю. Из офисной сети, из Интернета, из почты.

— У тебя установлена антивирусная программа?

— Нет.

— Надо поставить. Я напишу что-нибудь для тебя. Думаю, смогу восстановить твой файл. Но гарантии не дам. Что касается клавиатуры… — Он нажимает на кнопки: «а» выдает цифру «8», «6» — звездочку. — Клавиатура, похоже, повреждена.

— Это серьезно?

— Да. Но я попробую что-нибудь сделать.

С этими словами он выключает лэптоп, снимает крышку и начинает шуровать крошечной отверткой. Я с восторгом наблюдаю за тем, как рука с отверткой мечется с бешеной скоростью от одной микросхемы к другой. Одновременно он продолжает разговаривать со мной.

— Ты ничего не придумал насчет четырнадцатого августа?

— Пока нет.

Честно говоря, при одном напоминании о четырнадцатом августа я мрачнею, и меня охватывают дурные предчувствия. Колин, как всегда, ждет этого дня с нетерпением.

— Что, если мы сначала выпьем, потом покатаемся на аттракционах в «Торн-парке», а вечером сходим на картинг?

— Такая программа была два года назад.

— А-а-а…

Он опять с головой погрузился во внутренности компьютера. Мне не по себе от наступившей паузы. Я мысленно возвращаюсь к тому неудачному вечеру с Вронки, на сегодняшний день единственной встрече моего женатого будущего и дружеского прошлого.

— А как тебе Вероника?

— Знаешь, компьютер, похоже, поврежден серьезно. Что ты с ним делал?

— Хотел бросить на диван, но промахнулся.

Я ковыряюсь в носу и, достав козявку, скидываю ее на пол. Это вполне соответствует окружающей обстановке, только это ей и соответствует.

— Так что ты думаешь о Веронике?

— Она очень милая.

— Милая, и все?

— Ну… Она потрясающая. У нее обалденные ноги. Я думаю, тебе придется его оставить.

Колин явно предпочитает не говорить о Веронике. Но я тем не менее настаиваю.

— Знаешь, она сказала забавную вещь. Я, по крайней мере, смеялся.

— Надо же было так изуродовать машину. Боюсь, жесткий диск поврежден.

— Ей показалось, что на самом деле мы не испытываем друг к другу симпатии. То есть я, ты, Нодж и Тони. Глупо, правда?

Колин неожиданно поднимает глаза от компьютера, но по его лицу нельзя ничего прочесть.

— Странно, что она это сказала.

— Глупо, правда?

— Очень странно.

Проходит некоторое время, прежде чем он снова возвращается к компьютеру. Я не могу понять, что у него на уме, но, что бы это ни было, сейчас он целиком поглощен только машиной.

— Не уверен, что мне удастся твой компьютер спасти.

— Но он мне нужен. Там столько всего.

— Ты делал копии?

— Конечно же, нет. Он практически новый, к тому же самый дорогой. С чего бы ему ломаться?

— А что у тебя там?

— Да разное. Но это очень важно. Жизненно важно.

Колин насвистывает, как какой-нибудь слесарь-сантехник.

— Не знаю, Фрэнки. Поломка очень серьезная. Это займет не меньше двух дней. А как насчет гольфа?

— Что?

— Четырнадцатого августа. Мы можем пойти все вместе поиграть в гольф. Например, в Перивэйле. Давай подумаем об этом.

— Отлично. Почему бы и нет. Я поговорю с Ноджем и Тони. Так ты сможешь его починить?

Колин смотрит на меня как на идиота и говорит:

— Конечно, смогу. Это вопрос времени. Завтра мне нужно отвезти маму в больницу, потом у нее физиотерапия, потом консультация в Центре психического здоровья…

И тут он замолкает, смутившись. Сквозь безвременно состарившиеся черты вдруг проявляется девятилетний мальчик, живущий в этой комнате. Он устремляет взгляд прямо мне в глаза.

— Знаешь, Фрэнки, она очень больна.

Я не выдерживаю и кошусь на часы. Через пятнадцать минуту меня встреча в Хаммерсмите. На машине еще можно успеть.

— Конечно, знаю. Она давно болеет.

— Нет, Фрэнки. Сейчас она серьезно больна. Рентген что-то показал. Боюсь, если…

Я рассеянно смотрю на Колина, хлопаю его по плечу и одновременно поглядываю на часы.

— Колин, она поправится. Оливия — крепкий орешек. Какая жалость для окружающих, да? Шучу, шучу. Мне правда жаль, старик. Но я должен бежать. Нужно показать квартиру. Если мне удастся толкнуть ее штук за двести, получу приличный бонус в конце месяца. Давай как-нибудь сходим выпить. Я проставлюсь, если ты починишь машину. Так я могу ее оставить? А в пятницу заберу?

Колин задумался, как будто собираясь сказать еще что-то. Но затем медленно кивнул:

— Хорошо, в пятницу.

— Вот и отлично. Ты настоящий друг. Я тебе звякну, ладно?

— Да, звони.

Он произносит это словно автоматически, почти неслышно. Я начинаю пробираться к двери; в проеме по-прежнему видна Оливия Берден, сидящая ровно в том же положении, в каком я застал ее, когда пришел.