Элизабет нашла Матрону в палате, где лежали двое больных.

– Сюда нельзя, у них грипп, – сказала Матрона и вышла в коридор. – Что случилось?

– У меня болит рука, вы не посмотрите?

Матрона осмотрела опухшее запястье девочки и покачала головой:

– Это вывих. И как тебя угораздило?

Элизабет ей всё рассказала. Матрона взяла какую-то мазь, аккуратно втёрла в запястье, а затем наложила повязку, смоченную в холодной воде.

– И долго так ходить? – спросила Элизабет. – Хорошо ещё, что не правая.

– Придётся немного потерпеть. Руку держи в покое. Погоди, я сделаю поддерживающую повязку через плечо. Вот так.

Элизабет пропустила ужин, и Матрона отвела её к себе в комнату, налила какао и намазала тосты маслом. После еды девочка немного взбодрилась, поблагодарила Матрону и отправилась в комнату отдыха.

Все уже знали о случившемся и переживали за Элизабет.

– Бедненькая, очень болит? – посочувствовали ей Джоан и Дженни.

– Немного полегчало, спасибо, Матрона помогла, – сказала Элизабет. – Да я сама виновата. Не дождалась Роберта и оседлала Тинкера, а он унёсся вместе с Питером. – И она осторожно посмотрела на Роберта. Тот устроился на диване с книжкой и всё ещё сердился.

Тут в комнату заглянул Питер.

– О Элизабет, ты уже вернулась? Как твоя рука? Ой-ой-ой, как же ты будешь играть на пианино?

Элизабет оторопела. Точно! Одна рука вышла из строя – и теперь прощай музыка! Всё пропало!

Увидев горе Элизабет, все испуганно затихли. Даже Роберт оторвался от книжки и сказал:

– Не переживай. До концерта заживёт.

Но Элизабет не слышала его. Из глаз потекли слёзы, и она выбежала из комнаты. Ноги сами привели её в музыкальный класс. Упёршись лбом в открытую крышку рояля, она сидела в темноте и плакала. Тут в комнату вошёл Ричард и включил свет.

– Что случилось? – удивился он. – Ты чего плачешь?

– Я повредила запястье и не смогу заниматься музыкой. Так что дуэт отменяется.

– Какая жалость! – воскликнул Ричард. – Что ж, придётся играть с Гарри. И почему тебе так не везёт, Элизабет?!

– Это ты всё накаркал! Не надо было говорить про всякие взлёты и падения! – Элизабет снова заплакала.

– Не говори глупостей, – поморщился Ричард. – Ну правда, это же смешно. И перестань плакать, ничего страшного не произошло. Хочешь, я сыграю для тебя? Пересядь, пожалуйста.

Элизабет устроилась на стуле в углу комнаты, нервно всхлипывая. Противный Ричард. Противный Роберт. Противный Питер, а заодно и Тинкер. Она была зла на весь мир, но больше всех – на себя.

По комнате разлились мягкие, проникающие в душу звуки музыки, и девочка потихоньку оттаивала. Пьеса, которую выбрал Ричард, была прекрасна. Он продолжал играть, а Элизабет неслышно вышла из класса. Действительно, зачем было так расстраиваться? Может, завтра всё будет по-другому.

Элизабет вернулась в комнату отдыха, и все пушинки с неё сдували, лишь бы она больше не плакала. Едва досидев до отбоя, Элизабет рухнула на кровать и уснула как убитая.

Наступило утро, а рука продолжала болеть. Какое там пианино – Элизабет не могла справиться с элементарными вещами – ни расчесаться нормально, ни хвостик завязать, ни ботинки зашнуровать, ни пуговицы застегнуть. Что там говорить – даже нос самой не прочистить! Подружки помогали ей как могли. Но Элизабет капризничала: вертела головой, когда Джоан схватывала ей хвостик, и нетерпеливо топала ногой, пока Кэтлин возилась с её пуговицами.

– Ты просто невозможная! – вздыхала Джоан. – Ведёшь себя как детсадовка!

– Посмотрела бы я на тебя, если б ты так мучилась, – шмыгнула носом Элизабет. – Ну почему я вывихнула левую, а не правую руку? От контрольных меня никто не освободит, а про физкультуру, верховую езду и музыку придётся забыть.

Через несколько дней Матрона велела потихоньку разрабатывать руку. Но запястье болело, и Элизабет злилась. Доктор посоветовал набраться терпения, но этого качества как раз и недоставало нашей героине. Она куксилась и наводила на всех тоску. Её бесили звуки музыки в дальнем конце коридора, где Ричард репетировал с Гарри. А новость о том, что ей не сыграть в новой пьесе бравого солдата, ловко орудующего деревянным ружьём, добила её окончательно. Элизабет кидалась на всех, и её начали обходить стороной.

– Ну просто невозможный человек, – сетовала Дженни. – Только и мысли о том, какая она несчастная.

– Нужно её от них отвлечь, – предложила Джоан. – Пусть походит в больницу к Джорджу и почитает ему книжку. А ещё кто-то должен нарисовать театральные программки и покрасить золотой краской королевские короны.

Все согласились, что Элизабет будет полезно поменьше думать о себе и побольше – о других. И ребята засыпали её просьбами.

Сначала Элизабет отнекивалась и даже огрызалась. Что они к ней пристали? У неё рука болит! Наконец Джоан не выдержала и увела подругу в сад для серьёзного разговора.

– Я и так знаю, что ты хочешь сказать, – буркнула Элизабет. – Да, я ужасная, и мне никогда не стать старостой. Не мешайте мне страдать.

– Хватит себя жалеть, – упрекнула её Джоан. – До конца четверти ещё две недели. Сделай что-нибудь полезное для школы. Подумаешь – вывих.

Элизабет сердито пнула ногой камешек. Действительно, никто не виноват в её травме. Из-за неё кое-кто мог вообще покалечиться.

– Ладно, староста, ты права, – сказала она наконец. – Я сделаю всё как надо. Буду рисовать театральные программки, читать книжку Джорджу и раскрашивать короны золотой краской. Тебе не придётся за меня краснеть, подруга.

Джоан довольно кивнула.

– Мы привыкли, что ты сильная, и вдруг – как кисель. Возьми себя в руки.

Да, Элизабет вся соткана из противоречий. Весёлая и грустная, злая и добрая, обидчивая и терпеливая. Но слово держала всегда!

Первым делом Элизабет нарисовала пятнадцать великолепных программок – ведь её правая рука прекрасно работала.

– Ну как? – спросила она, показывая программки, и все радостно закивали. – А теперь умненькая-благоразумненькая Элизабет пойдёт почитает книжку Джорджу!

Бодро тряхнув кудряшками, она зашагала в сторону лазарета.

Девчонки весело переглянулись, а Дженни сказала:

– Ну и артистка!

И как после этого не любить Элизабет?