Но как знать, возможно, его окрыляло всего-навсего алкогольное опьянение?

— Однако, господа, раз у нас есть время до полуночи, вернемся к началу нашей беседы. Я объявил, что убийца моей матери находится среди нас. Доказал, что им мог оказаться любой из присутствующих, за исключением разве что комиссара и доктора, да и то я не вполне уверен…

Кроме того, я сказал, что убийца должен умереть.

Позвольте вновь рассмотреть несколько гипотез. Я знаю, что закон бессилен против убийцы. Но сам он понимает, что, по крайней мере, шестерым людям будет известно о его преступлении.

И вот перед нами вновь открывается несколько возможных вариантов.

Первое более романтично и вполне соответствует духу Вальтера Скотта.

Но мне приходится вновь делать небольшое отступление. В чем особенности данного преступления? Суть в том, что близкое окружение графини составляли пять человек. Пятеро мужчин, в той или иной мере заинтересованных в ее смерти. И вполне вероятно, каждый из них так или иначе прикидывал, каким способом можно было бы лишить ее жизни.

Но осмелился кто-то один. Один из нас — убийца.

Так вот, я с легкостью могу представить себе, как этот человек пытается воспользоваться сегодняшним ужином, чтобы подложить бомбу и отправить к праотцам всю компанию разом. Он-то все равно проиграл.

И Морис де Сен-Фиакр с обезоруживающей улыбкой оглядел всех присутствующих.

— Разве это не увлекательно? Старинная столовая Древнего замка, свечи, заставленный бутылками стол. А потом, в полночь, — смерть. Заметьте, при таком повороте событий и скандала бы не было. Завтра сюда сбегутся люди, но они ровно ничего не поймут. Пойдут разговоры о роковом стечении обстоятельств или об очередном террористическом акте анархистов.

Адвокат заерзал, тревожно огляделся по сторонам, пытаясь хоть что-то разглядеть в подступившем к столу сумраке.

— Позволю себе напомнить, что я как-никак медик, — проворчал Бушардон. — И как врач настоятельно рекомендую всем присутствующим по чашке крепкого черного кофе.

— А я хочу напомнить, что в доме покойница, — медленно проговорил священник.

Граф чуть помедлил. И вновь Мегрэ почувствовал, как чья-то нога толкает его под столом. Комиссар резко наклонился, но опять не успел ничего разглядеть.

— Я же просил вас потерпеть до полуночи. Мы рассмотрели лишь первую гипотезу. Но есть и вторая.

Убийца понимает, что его загнали в угол, он теряет голову от страха и пытается покончить с собой.

Но я не думаю, что он на это решится.

— Умоляю, давайте перейдем в курительную, — заскулил адвокат, поднимаясь. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось опереться на спинку стула.

— И наконец, существует третья гипотеза. Тот из нас, кому дорога честь семьи, приходит на помощь убийце.

Погодите! Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Скандала следует избежать. Так почему бы не помочь виновному покончить счеты с жизнью?

Вот он, револьвер на равном расстоянии от каждого из нас. До полуночи остается десять минут. А в полночь, говорю вам еще раз, убийца будет мертв.

На этот раз граф произнес эти слова с такой интонацией, что все буквально остолбенели. У присутствующих захватило дух.

— Жертва лежит наверху, этажом выше. Сейчас с ней никого нет, кроме слуги. А убийца сидит среди нас.

Сен-Фиакр залпом осушил свой бокал. Под столом кто-то неустанно толкал Мегрэ ногой.

— Без шести минут двенадцать. Как по-вашему, это вполне в духе Вальтера Скотта? Трепещите, господин убийца!

Он был пьян. И продолжал накачиваться виски.

— По меньшей мере, пять человек могли обобрать старую женщину, лишившуюся мужа, заботы и защиты.

Но осмелился лишь один. Так что; господа, либо бомба, либо револьвер. Или бомба — и мы все взлетим на воздух, или револьвер — он поразит лишь убийцу… Без четырех минут полночь.

И холодным тоном:

— Имейте в виду, никто ничего не знает.

Он схватил бутылку виски и по кругу наполнил бокалы, начав с Мегрэ и закончив Эмилем Готье.

Но себе он ничего не налил, наверное, и без того выпил достаточно. Одна свеча погасла. Остальные тоже догорали.

— Повторяю — в полночь. Сейчас без трех минут двенадцать.

Он парировал повадки аукциониста.

— Без трех минут полночь. Без двух минут… Убийца сейчас умрет… Читайте молитву, господин кюре… А вы, доктор, неужели не сообразили прихватить с собой медицинский саквояж? Без двух минут… Остается полторы минуты…

Кто-то неустанно толкал Мегрэ ногой. Но теперь комиссар не решался наклоняться, боясь пропустить что-либо из происходящего.

— Вы как хотите, а я ухожу, — вскочив со стула, вскричал адвокат.

Все взоры обратились на него. Адвокат застыл, вцепившись в спинку стула. От двери его отделяло лишь несколько шагов, но как знать, какие опасности подстерегают его на пути. Неожиданно он громко икнул.

И в ту же секунду раздался выстрел. Все остолбенели.

Погасла вторая свеча, и в тот же миг Морис де Сен-Фиакр зашатался, откинулся на высокую спинку готического стула, накренился влево, дернулся вправо и наконец замер, уткнувшись головой в плечо священника.

И тут началась полная неразбериха. События разворачивались одновременно, и впоследствии каждый мог рассказать лишь о том, что наблюдал лично.

Теперь в столовой горело всего пять свечей. Углы комнаты совсем утонули во тьме, и люди то выходили на свет, то ныряли в темноту, как за театральный занавес.

Стрелял Эмиль Готье, сидевший рядом с комиссаром. Едва прогремел выстрел, как он слегка театральным жестом протянул обе руки комиссару, словно предлагал надеть наручники.

Мегрэ встал. Вслед за ним поднялся Готье-младший.

Затем старик управляющий. Втроем они образовали небольшую группу по одну сторону стола, а по другую сбились вокруг поверженного графа все остальные.

Морис де Сен-Фиакр по-прежнему сидел, уткнувшись головой в плечо кюре. Склонившийся над ним врач с мрачным видом огляделся по сторонам.

— Мертв? — спросил толстячок адвокат.

Ответа не последовало. Казалось, в этом лагере события развивались как-то вяло, словно сцена, разыгранная дурными актерами.

Один лишь Жан Метейе не примкнул ни к той, ни к другой группе. Он так и замер, стоя возле своего стула: его трясло и он не решался даже оглядеться по сторонам.

Видимо, перед тем, как стрелять, Эмиль Готье успел продумать, как вести себя дальше: едва положив оружие на стол, он в самом прямом смысле слова стал давать показания, глядя прямо в глаза комиссару.