– А-а-а! – захрипел Олег, ворочаясь на полу и пытаясь подняться. – А-а-а-а…

Скрипнула дверь.

– Ты чё орешь? – недовольно поинтересовался прокуренный женский голос. – Фу, блин горелый, наблевал! Козел!

– Я… – хватая воздух ртом, ответил Олег, раскорячившись на холодном линолеуме, словно лягушка, – я не виноват… Мне плохо…

– И чё? Теперь блевать на пол надо?! – загремел голос. – Вставай давай и убирай за собой. Быстрее!

Кое-как усевшись, Олег прислонился спиной к шкафу и наконец-то сумел поднять глаза. Перед ним, уперев руки в бока, стояла голая тетка лет сорока, с выпирающим животом и тонкими белыми ногами.

– А где… Лика? – спросил Олег, с трудом ворочая языком.

– Ты чё, совсем мозг пропил?! – заорала тетка. – Глаза разуй! Я – Лика!

– Ничего не понимаю… – Олег провел почему-то влажной ладонью по лицу. – Лика красивая была…

– Ах ты ка-азлина! – взвилась тетка. – Вчера, значит, я красивая, а сегодня?..

Олег поморщился – крик сверлом вворачивался в череп. Он действительно ничего не понимал. Вокруг скакала какая-то обрюзгшая, всклокоченная бабища с синюшными целлюлитными ногами и болтающимися отвисшими грудями. Но он же точно помнил, что вчера уходил из ресторана с Ликой, девушкой-ангелом! Хотя фотография – там лицо вроде похоже, значит, Лика живет в этой квартире… Может, это мама Лики? Но почему она голая и орет? И грудь… нет, не ее – его. Почему она так горит, почему так больно?

– Вставай, любовничек хренов! – бесновалась Лика. Она подскочила к Олегу, ухватила его за руку и попыталась поставить на ноги.

– Не надо… – вяло пытался отбиться он. – Я сейчас… А где ваша дочь?

На секунду повисла тишина, а потом рядом как будто завели бензопилу.

– Гад! Тварь! Педофил! – орала Лика. – Я сейчас милицию вызову!

С этими словами она выскочила из комнаты.

– Надо одеться, – сказал сам себе Олег и начал подниматься. Когда он согнулся, жжение в груди усилилось. Перед глазами закружились квадратики и прямоугольники рисунка на линолеуме. В ушах странно зазвенело, и вдруг вокруг полыхнуло, и все залил нестерпимо яркий солнечный свет.

«Занавески отдернули, что ли?» – мелькнула и исчезла короткая мысль. Ноги Олега задрожали, руки подломились, и он упал лицом на пол, но почему-то щека вместо гладкой прохлады линолеума встретила шершавую поверхность, теплую и пыльную. В носу сразу запершило, глаза, и так толком ничего не видящие, заслезились. Олег зажмурился, лежа на боку, подтянул к животу колени, обхватил их руками. В памяти всплыла фраза: «поза эмбриона».

Стало очень тепло, даже жарко. Голова буквально раскалывалась, сердце стучало с перебоями, в бок что-то немилосердно кололо.

– Ли-ика! – прошептал Олег. – Помоги-и…

Ничего не произошло. Лика не пришла, зато к звону в ушах присоединился странный тонкий вой. Олег ощутил спиной волну тепла, накатившую на него, точно он оказался в сауне. На зубах заскрипел песок. Страшная догадка возникла в голове и так напугала Сотникова, что он смог открыть глаза, приподнять голову и оглядеться.

Догадка оказалась верной: он больше не лежал на линолеуме в квартире Лики. И вообще не лежал в квартире! Вокруг Олега расстилалась бескрайняя степь или пустыня, покрытая редкими кустиками, сухой травой и усеянная камнями. С небес сияло жаркое солнце. В бок давил острый камень. Грудь все так же немилосердно жгло.

– Я сошел с ума, – сказал Олег и снова закрыл глаза.

Ему было плохо, очень плохо. Измена Верки, пьянка с незнакомыми людьми, жуткая Лика – все это навалилось на Олега бетонной плитой, а мгновение спустя сверху рухнула неподъемная глыба собственной никчемности.

«Неудачник, – подумал Сотников. – Я просто банальный, хрестоматийный, кинематографический неудачник. Как там говорит молодежь – лох? Вот, это про меня. Я – лох. Никчемушник. Бездарь. Ни денег, ни славы. Полжизни позади, а оглянешься – за спиной только мусор. Выставки, презентации, сладкие слова… «Олег Сотников, безусловно, перспективный художник с большим потенциалом роста». На хрен никому не нужен этот потенциал. И я не нужен. Бесперспективняк, как говорит Мельман. К черту Мельмана! Всех к черту! Вот отойду, оклемаюсь, высплюсь – и пойду учиться на экономиста. Витька Фокин вон работает – две машины, квартира в Крылатском, жена-красавица, дети. Я еще не старый, мне двадцать восемь. Все, решено! Нужно начинать новую жизнь! Сейчас… Блин, как же до дома-то добраться? Мутит, ног не чую…»

Олег пошевелился, все так же не открывая глаз, пошарил рукой вокруг, вновь ощутил вместо гладкости линолеума шершавую землю, песок и стиснул зубы. Мысли заскакали в голове, как белки по веткам: «Не отпускает… Неужели правда того… Допился? Но я же не часто… Похмелиться – сразу все пройдет. Сто пятьдесят и соляночку. Потом на метро и… Значит, нужно встать, одеться и найти какой-нибудь кабак».

О том, чтобы наладить отношения с бесноватой Ликой, Олег даже и не помышлял – образ целлюлитной красавицы поверг его в ужас, а уж думать о том, что между ними что-то было, оказалось настолько противно, что снова начались тошнотные позывы.

– Встать! – скомандовал сам себе сквозь крепко сжатые зубы Сотников, повернулся, уперся ладонями и открыл глаза. Он увидел коричневый песок, камешки, сухие травинки. Голую спину ощутимо пекло. Пульс зашкаливал.

– Что со мной? – жалобно простонал Олег. – Где я?

Он сел и огляделся. Вокруг была все та же степь-пустыня. Горизонт дрожал в жарком мареве. Тихо-тихо, еле слышно, посвистывал теплый ветерок. Затем к этому тревожному посвисту присоединились новые звуки – какой-то металлический гул или низкий звон, отдаленно напоминающий тягучую авангардистскую музыку.

Олег медленно, прикрыв глаза ладонью от солнца, повернул голову в поисках источника звука – никого и ничего. Тогда он посмотрел наверх. В бело-голубом, каком-то гжельском небе сияло два солнца. Одно – нормальное, круглое, желтое, а второе – белое, овальное, огромное, и оно, это второе солнце, медленно опускалось, увеличиваясь в размерах.

Какофония звуков стала громче, накатила волной, полилась с неба, заставив Сотникова втянуть голову в плечи и поморщиться – она, голова, болела просто нестерпимо. Теперь странная музыка напоминала ему колокольный звон, но не обычный, а если бы колокол засунули в огромную металлическую трубу.

Что-то прошуршало по земле. Олег опустил взгляд и увидел здоровенную ящерицу, охряно-желтую, глазастую, с белесым выпяченным брюхом. Ящерица вздыбила чешуйки на спине, приподнялась на тонких длинных ногах и проворно умчалась прочь, оставляя за собой крохотные облачка пыли. Сотников ясно разглядел, что у нее было шесть конечностей.

– Бли-ин… – простонал он. – Так это белая горячка…

Сияние, опускающееся сверху, заполнило собой все небо. У Олега заслезились глаза, он сморгнул – и вдруг с некоторым облегчением все понял. «Нет. Это никакая не «белочка». Я просто… умер. Да, я умер. А то, что вокруг меня, – предбанник или как там его? Чистилище?»