– Угощайтесь, девочки.

Я наклоняюсь к его уху, шепчу:

– Ты про ручник не забывай, если решил разогнаться.

– В смысле?

– У этих девочек, через одну как минимум, есть в запасе маленький сюрпризец. А у некоторых, может, и не маленький.

Костыль непонимающе смотрит на меня.

– Трансвеститы, – объясняю по-русски. – Традиция. Храмовые рабы в Джавале испокон веков должны были ублажать паломников, а женщинам запрещалось переступать Священный Порог. Вот они и приспособились. «Потому что на десять девчонок по статистике девять ребят».

– Да ладно… – Маленькие глазки Костыля становятся большими от удивления.

– Эу, Джаваль, Джаваль! – услышав знакомое слово, улыбаются девицы, по очереди запуская деревянные пластинки-они, заменяющие на юге ложки, в банку с тушенкой. – Джаваль – хорошо!

– Хорошо, – киваю, закидываю в рот брусочек асьона и иду к кондуктору. Черт с ним, с кипятком, пусть нальет простой воды. Хочется пить – и спать.

Поезд набирает ход, вагон покачивается, под ногами колеса выбивают одинаковый во всех мирах ритм: тудух-тудух, тудух-тудух…

* * *

В столицу Сургана, славный город Тангол, прибываем ночью. Всюду – тусклые огни фонарей, по мокрому от недавнего дождя перрону прохаживается железнодорожная стража, у входа на вокзал торчат сурганские полицейские в серых кителях и каскетках. Рядом на стене – агитационный плакат. На фоне многобашенных танков, прущих на зрителя, – суровый хлопец в стальном рабочем шлеме, сжимающий в пудовых кулачищах кузнечный молот. Хлесткая подпись: «Как завещал Первый Кузнец!» «Броня крепка и танки наши быстры», в общем.

В вагоне горят лампы, их тусклый свет делает лица всех джавалок желтыми, но даже сейчас видно, что перед прибытием на «землю обетованную» они накрасились, подвели глаза и нарисовали на щеках черные сердечки – символ страстной любви.

Не знаю, как там с любовью, но страсти в их жизни в ближайшее время будет много. Простой и незатейливой солдатской страсти. Сурганцы любят всевозможные нормы, тарифы, графики и ранжиры. Полторыпятки рассказывал, что в штатном армейском борделе каждая проститутка должна за рабочую смену встречаться не менее чем с двадцатью клиентами. Публичные дома в Сургане устраивают из расчета одна женщина на сто мужчин, и только в танковых частях этот показатель снижен до семидесяти пяти человек. Правда, справедливости ради нужно сказать, что у проституток здесь хороший заработок, а после окончания «карьеры» они выходят на пенсию, приравненную к пенсии военнослужащих.

Прощаемся с девицами. Они поблескивают глазками, улыбаются, прижимают руки к грудям в жесте уважения. На перроне сыро, скамейки под навесами заполнены пассажирами. Можно, конечно, пойти в зал ожидания, но вокзал – это уже сурганская территория, за вход придется заплатить, а кроме того, полицейские могут прицепиться к контейнеру – что это, зачем это, откуда и так далее. Береженого и Бог бережет, а с остальными, как известно, общается конвой.

Наш поезд на Марине утром, ничего страшного, подождем. В отличие от Тангольского экспресса это будет обычный товарно-пассажирский сборник с парой бронеплатформ, где за проезд нужно расплачиваться прямо с кондуктором.

* * *

– Слышь, Гонец, – говорит Костыль, когда мы заканчиваем с поздним ужином и располагаемся на перроне под навесом, – как думаешь, кто мог сдать группу на болотах «Вайберу»?

Я смотрю на компанию работяг в черных комбинезонах, рассевшуюся на скамейках рядом с нами. Судя по всему, это северяне, скорее всего хеленгарцы, приезжавшие в Тангол на заработки. Теперь их ждет долгий путь домой – по железке до Марине, потом паромом через Долгое озеро, а оттуда горной дорогой на север. Собственно, на Земле подобная поездка сегодня занимает два с половиной часа на самолете, ну или день-ночь на поезде, но тут, в Центруме, это целое путешествие, опасное, сложное, выматывающее нервы и отнимающее массу сил. Путь, который предстоит нам, немногим короче, а вот опасностей и неожиданностей он готовит нам явно больше, чем этим работягам. «Каждый выбирает по себе – женщину, судьбу или дорогу».

– Чего молчишь? – напоминает о себе Костыль.

Неопределенно качаю головой. Молчу я потому, что мне не нравится вопрос. Подозреваю, что мой спутник и вынужденный напарник не столько хочет выяснить, как сурганцы узнали об операции по отправке в Центрум контейнера, сколько пытается исподволь расколоть меня насчет моих контактов, заказчиков и партнеров на Земле.

– Ну, так что? – не отстает Костыль.

– Думаю. – Я отворачиваюсь, смотрю в конец перрона, где под жиденьким светом фонарей прохаживаются два паровозника в мокрых кожаных плащах.

На самом деле подумать мне есть о чем. Конечно, утечка информации, что называется, имела место. В нашей с Полторыпятки отлаженной системе произошел сбой. Но это с одной стороны. С другой – она на то и система, чтобы исключать подобные вещи. Я, например, знаю только ту часть информации, которая позволяет мне выполнить контракт. Я – гонец, курьер, почтальон, а точнее, живая телеграмма или, по-современному, – СМС-сообщение. Пришел, увидел, рассказал, и можно чапать обратно на Сухую пустошь, откуда у меня есть возможность открыть Портал домой, на Землю.

Та контра, что сидела на болотах с контейнером, тоже знала ровно столько, сколько ей положено знать. На Земле они взяли контейнер, проводник провел их в Центрум, тут они пришли на точку, сели и стали ждать меня. Координация шла через Полторыпятки, но в нем я уверен, как в себе, это раз, а во-вторых, он о месте нахождения точки не знал – эту информацию заказчик передал старшему контры дяде Вове и мне напрямую, через временный почтовый ящик в Сети.

Стало быть, «узких мест» два: сам заказчик и… и Костыль. Его и Беку с Пономарем наняли отдельно, заказчик решил подстраховаться, а возможно, и проконтролировать ход операции, чтобы в нужный момент подчистить концы.

От этой мысли становится жарко. Я искоса смотрю на Костыля. Если я прав, то он должен был убить меня после того, как я передам контре информацию по доставке контейнера. Нет, были еще, конечно, Бека и Пономарь, но они точно не убийцы и попали в этот замес потому, что знают болота как свои пять пальцев. Знали…

Получается, Костыль – чистильщик, этакая живая бритва Оккама, отсекающая все лишнее? И меня он не отсек исключительно потому, что ситуация вышла из-под контроля, и теперь на мне замкнулось все – я единственный, кроме него самого, свидетель событий на болотах?

Снова начинается дождь. Собственно, он и не прекращался, так, нудно моросил, висел в воздухе тонкой водяной взвесью, а теперь полил, как летом в Подмосковье, – отвесно, с шумом, с пузырями и брызгами.

Пододвинув контейнер так, чтобы на него не попадали дождевые капли, возвращаюсь к своим баранам, и тут в голове возникает короткий и простой вопрос: «А что потом?»

В самом деле, вот мы доберемся до цели, передадим контейнер, контракт будет выполнен – и? Костыль спокойно всадит мне пулю в затылок или нож под лопатку? А его после этого завалит еще какой-нибудь киллер, чтобы уж наверняка, чтобы все концы – в узелок и в воду?