Как-то мы сидели со Светой в их квартире на Бронной улице, разговаривали о чем-то. Митюля спрашивает:

— О чем шепчетесь?

— Заговор против тебя готовим, — отвечает Святослав.

— Заговор обречен! — категорично сказал Митюля.

Нет, он не дурак был.

А накануне смерти Рихтера он запил. И все внимание конечно же было направлено на него, а не на больного Славу…

Но и самой Нине Львовне доставалось от Митюли. Уже когда она была смертельно больна раком, он ударил ее так, что Нина упала с кровати и сломала ребро. Но все равно продолжала слепо обожать племянника. А тот не то что не чувствовал за собой вины, а даже не хотел заходить в ее комнату. И тогда ученица Нины Львовны придумала выход: она подозвала Митюлю, вручила ему джинсы и сказала, что это от Нины Львовны и, может быть, он зайдет и покажет ей, как хорошо на нем сидит подарок. Только тогда Митюля соизволил войти в комнату к умирающей тетке. И Нина, как рассказывала мне ее ученица, уже находясь на пороге смерти, расцвела и сделала вид, что прекрасно себя чувствует.

Почему все так происходило? Может, сказывался нереализованный материнский инстинкт Нины. А может, ее обида из-за разницы в возрасте, на которую «добрые» люди часто указывали…

* * *

Для Рихтера потеря матери стала не просто трагедией, как для любого другого человека. У него произошла переоценка всей жизни.

Но Нина была хорошей певицей, надо отдать должное ей. Я поначалу ею восхищалась — красивая, изящная, да еще музыкант.

Но Рихтер, очевидно, опасался ее железной хватки. Он же попытался уйти от Дорлиак. Я тогда сидела в лагере.

Слава приехал на Клязьму к Геккерам. Это была семья наших лучших друзей. Геккер был профессор, который после революции решил объединить коммунизм с христианством. В 1937 году его арестовали и расстреляли. Осталось 5 дочерей, которых в шутку называли невестами Славы.

Как-то мы приехали к ним на дачу и отправились купаться. А Светик остался заниматься. Часа через полтора мы вернулись, а он все еще сидел за роялем. И тогда одна из сестер, Вера, которая тоже была пианисткой, сказала: «Я бы так не смогла — один и тот же пассаж играть полтора часа!»

Но идеальной женой для Славы была бы Ольга Геккер.

К ней тогда и сбежал Слава и признался, что больше не выдержит жизни с Ниной: «Я больше не могу!»

Но Оля, дочь хозяина дома, которой он все это рассказал, потом призналась мне: «Ну что я могла сделать?» Она, скромная, нежная, сама любила Славу, и если бы он раньше догадался, у них могла бы быть замечательная семья. Но в тот момент Оля уже была женой Толи Ведерникова.

Нина Львовна вычислила, где может быть Слава. Приехала на Клязьму и сказала, что, если Рихтер не вернется, она умрет. Говорила, что у нее начался какой-то процесс. И он вернулся. И смирился.

Потом он говорил мне: «Если бы я начал выяснять с ней отношения, то у меня не было бы сил. А если бы не было сил, я не смог бы играть. А тогда мне незачем было бы жить».

Перед смертью он сказал мне, что самое страшное в его жизни — это Кондратьев и Нина Львовна.

Ее имя он назвал не с точки зрения, что она зло. А скорее из-за полной несовместимости понимания жизненных ценностей.

Есть такое выражение на английском, которое очень точно характеризует Светика и Нину:

(Он был рожден для радостей, а она для нескончаемой ночи.)

Про Нину Львовну говорили, что она Жанна д'Арк.

Кто-то заметил: «Конечно Жанна д'Арк, если смотреть на друзей Рихтера, как на англичан».

Она действительно терпеть не могла близких Славы. Звонит ему, например, Елена Сергеевна Булгакова. А Дорлиак ей говорит: «А Сла-ава спи-ит». Хотя тот и не думал спать в тот момент…

Светик общался со всеми и был очень дружелюбным. Нина этого не понимала. «Зачем этот человек нужен?» — даже ко мне обращалась она с вопросом. Мол, ничего полезного он сделать не может. А я удивлялась — ведь дружба основывается не на выгоде. Так меня воспитывали.

У меня было три бабушки, одна родная и две деревенских: няня и папина кормилица, и никакого разделения я не делала. Я их просто любила. Кто бы в моем доме посмел сказать, что я не имею права с кем-то общаться?

А у Славы так было. Я пыталась убедить его поступать по-своему. «Что ты, сразу начнутся упреки и истерики», — отвечал он…

Когда сын Наташи Гутман решил стать скрипачом — он вообще был талантливым, — Нина стала внушать Светику, что мальчик бездарен. И что вывести его на сцену — это исключительно прихоть Наташи.

Почему он всю жизнь прожил с Ниной? У меня нет ответа на этот вопрос. Они жили в отдельных квартирах и все время были друг с другом на «вы».

Нина была человеком железной воли.

Но самое грустное заключается в том, что у нее был абсолютно противоположный взгляд на мир. Все казалось мраком. Тогда как Светик мог радоваться буквально всему. Они были полярные люди.

Вопрос, чем Слава все это заслужил, я себе не задаю. Потому что на него нет ответа.

Я как-то оказалась в одной компании с критиком Непомнящим, разговор зашел об атеизме. И мне запомнились его слова: «Я понял, что, говоря о Боге и справедливости-несправедливости возмездия, мы судим с точки зрения нашей земной логики. А что такое наша жизнь с позиции вечности? Ничто! И наша логика логике высшей не соответствует вообще. Главное — это высший разум, который нам не доступен. Как недоступно понятие вечности».

Так что существуют вопросы, ответы на которые для нас непостижимы.

А Святослав…

Самый страшный удар для него — это предательство матери. Это же гамлетовская ситуация! Страшная еще и тем, что Свете потом сказали, что любовник матери донес на отца, что тот якобы ждет немцев.

Но Рихтер все равно был счастливым человеком. Он был счастлив своей от природы солнечной натурой. С ним было нельзя поссориться. Он полностью оправдал свое имя — после встречи со Светой весь день было хорошее настроение…

* * *

Нина и Слава похоронены на разных участках Новодевичьего кладбища. Нина на старой части возле могилы брата. А Рихтер — возле стены…

Митюля заведует могилой. Говорят, какой-то камень надгробный положил.

Я там не бываю. У меня остался свой Слава.

Главная моя беда на сегодня — это только его оскверненная память.

Может, этими воспоминаниями удастся восстановить справедливость…

Родился 10 февраля 1890 года в Москве.