им охота Россию спасти.

но притом ничего не менять.

Доблестно и отважно

зла сокрушая рать,

рыцарю очень важно

шпоры не обосрать.

Когда приходит время басен

про волю, право и закон,

мы забываем, как опасен

околевающий дракон.

Пейзаж России хорошеет,

но нас не слышно в том саду;

привычка жить с петлей на шее

мешает жить с огнем в заду.

Россия взором старческим

и склочным

следит сейчас в застенчивом испуге,

как высохшее делается сочным,

а вялое становится упругим.

Я блеклыми глазами старожила

любуюсь на прелестную погоду;

Россия столько рабства пережила,

что вытерпит и краткую свободу.

Я мечтал ли, убогий фантаст,

не способный к лихим переменам,

что однажды отвагу придаст

мне Россия под жопу коленом?

Какая глупая пропажа!

И нет виновных никого.

Деталь российского пейзажа,

я вдруг исчезну из него.

Мы едем! И сердце разбитое

колотится о грудь, обмирая.

Прости нас, Россия немытая,

и здравствуй, небритый Израиль!

ГАРИКИ ИЗ ИЕРУСАЛИМА

ПЕРВЫЙ

ИЕРУСАЛИМСКИЙ ДНЕВНИК

1991

В эту землю я врос

окончательно,

я мечту воплотил наяву,

и теперь я живу

замечательно,

но сюда никого не зову.

РОССИЮ УВИДАВ НА РАССТОЯНИИ,

ГРУСТИТЬ ПЕРЕСТАЕШЬ О РАССТАВАНИИ

Изгнанник с каторжным клеймом,

отъехал вдаль я одиноко

за то, что нагло был бельмом

в глазу всевидящего ока.

Еврею не резвиться на Руси

и воду не толочь в российской ступе;

тот волос, на котором он висит,

у русского народа — волос в супе.

Бог лежит больной, окинув глазом

дикие российские дела,

где идея вывихнула разум

и, залившись кровью, умерла.

С утра до тьмы Россия на уме,

а ночью — боль участия и долга;

неважно, что родился я в тюрьме,

а важно, что я жил там очень долго.

Вожди России свой народ

во имя чести и морали

опять зовут идти вперед,

а где перед, опять соврали.

Когда идет пора крушения структур,

в любое время всюду при развязках

у смертного одра империй и культур

стоят евреи в траурных повязках.

Ах, как бы нам за наши штуки

платить по счету не пришлось!

Еврей! Как много в этом звуке

для сердца русского слилось!

Прав еврей, что успевает

на любые поезда,

но в России не свивает

долговечного гнезда.

Вдовцы Ахматовой и вдовы

Мандельштама —

бесчисленны. Душой неколебим,

любой из них был рыцарь, конь и дама,

и каждый был особенно любим.

В русском таланте ценю я сноровку

злобу менять на припляс:

в доме повешенных судят веревку

те же, что вешали нас.

В любви и смерти находя

неисчерпаемую тему,

я не плевал в портрет вождя,

поскольку клал на всю систему.

Россию покидают иудеи,

что очень своевременно и честно,

чтоб собственной закваски прохиндеи

заполнили оставшееся место.

Чтоб русское разрушить государство —

куда вокруг себя ни посмотри, —

евреи в целях подлого коварства

Россию окружают изнутри.

Не верю в разум коллективный

с его соборной головой:

в ней правит бал дурак активный

или мерзавец волевой.

В России жил я, как трава,

и меж такими же другими,

сполна имея все права

без права пользоваться ими.