Однако же второй ее день в школе оказался еще более примечательным. Все знали, что больше сильных отливов не будет и ездить через пролив Треско вброд у Люси не получится, потому что посередине пролива будет попросту слишком глубоко и слишком опасно. Так что придется ей либо ездить на лодке вместе со всеми, либо сидеть дома. Все школьники во главе с мистером Дженкинсом, который проявлял все большее и большее нетерпение, ждали, когда появятся Люси с Альфи. Все возбужденно спорили. Всем не терпелось увидеть: придут они или не придут? Сядет она в лодку или нет? Струсит или не струсит? И что сделает Зверюга, если в школе она не появится?

Когда из-за угла показались Люси с Альфи верхом на Пег, все разом умолкли. Спешившись, они оставили Пег пастись у дороги и медленно двинулись по пристани к лодке. Мистер Дженкинс закричал им, чтобы поторапливались, потому что они уже и так опаздывают и «мистер Бигли живьем их съест».

Альфи запрыгнул в лодку первым и протянул руку Люси. Та долго переминалась с ноги на ногу в нерешительности, глядя то на него, то на другую сторону пролива. Все гадали, что будет дальше, и Альфи тоже.

– Давай живей, барышня! – рявкнул мистер Дженкинс. – Нам тут до ночи, что ли, торчать? Ты едешь или нет?

Все взгляды были теперь устремлены на Люси. Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох, потом еще один. Потом открыла глаза, взялась за руку Альфи, крепко ее сжала и ступила на дно лодки. Все захлопали, а кое-кто даже завопил от восторга. Люси уселась рядышком с Альфи, низко опустила голову и всю дорогу до Треско ехала зажмурившись.

Он стоял рядом с ней на линейке на школьном дворе, когда поднимали флаг и пели государственный гимн, и она все так же жалась к нему и в зале, на общем молитвенном собрании, пока мистер Бигли читал с кафедры молитвы, а мисс Найтингейл играла на пианино. Они запели «Что за друга мы имеем», любимый гимн Альфи, – ему всегда нравилась мелодия, и мама тоже любила этот гимн больше других. Он старательно выпевал строчки гимна, и вдруг понял, что Люси рядом с ним не поет, и спросил себя почему. Знает ли она вообще хоть один гимн и водили ли ее вообще когда-нибудь в церковь? Потом ему подумалось: «Ну, еще бы она пела. Как она может петь, если не в состоянии даже говорить?» Но тут он заметил, что Люси переменилась. Она вдруг вся напряглась, точно кошка, готовая броситься, взгляд ее широко раскрытых глаз был устремлен куда-то в одну точку. Она вроде бы даже почти не дышала. Ее взгляд был в упор направлен на мисс Найтингейл, как будто Люси ее узнала, как будто та была ее давным-давно потерянной и вдруг обретенной родственницей. Как будто Люси не могла поверить своим глазам. Люси вспомнила ее – или вообще что-то вспомнила, – Альфи в этом ничуточки не сомневался.

Когда они допели гимн, мисс Найтингейл встала из-за пианино, аккуратно опустила крышку и направилась к мистеру Бигли, чтобы, как обычно, прочесть последнюю молитву. Он как раз начал произносить слова молитвы, как вдруг Люси неожиданно и необъяснимо отошла от Альфи и двинулась к мисс Найтингейл. Альфи потянулся перехватить ее, но было уже слишком поздно. На молитвенных собраниях мистера Бигли без разрешения не отваживался шевельнуться никто. Кроме Люси. Она двигалась точно в каком-то трансе, как призрак, скользя мимо выстроившихся в ряд детей. Никто не вымолвил ни слова. Даже мистер Бигли умолк на полуслове. Альфи ждал, что он сейчас взорвется, но, явно ошарашенный точно так же, как и все остальные, он лишь молча стоял столбом, глядя, как Люси идет мимо него, мимо мисс Найтингейл. Она направлялась прямо к пианино.

Люси уселась, подняла крышку и заиграла. Она играла негромко, склонившись над клавишами, целиком и полностью погруженная в музыку, которая рождалась под ее пальцами; и все, от самого маленького приготовишки до мистера Бигли собственной персоной, слушали ее столь же сосредоточенно. Всеобщее изумление из-за этого дерзкого неповиновения Зверюге Бигли сменилось восхищением перед тем, как великолепно она играла. Мисс Найтингейл обернулась к мистеру Бигли.

– Это Моцарт, мистер Бигли, – прошептала она. – Она играет Моцарта. Кажется, я знаю эту пьесу. И ведь хорошо играет.

Тут-то мистер Бигли и взорвался.

– Как ты смеешь прерывать мое собрание! – взревел он и в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от Люси. – Немедленно отправляйся на свое место!

Но Люси, целиком растворившись в музыке, продолжала играть. Мистер Бигли еще некоторое время постоял над ней, пыхтя от ярости, потом смахнул ее руки прочь и захлопнул крышку пианино.

– Пианино, – произнесла она тихо, и все ее лицо озарилось улыбкой. – Пианино, – повторила она еще раз, вскидывая на него глаза.

Мистер Бигли был вне себя от гнева. Он схватил Люси за руку и рывком вздернул ее на ноги.

– Значит, ты все-таки умеешь разговаривать! – проскрежетал он. – Так я и думал. А вся эта твоя немота – притворство, одно сплошное притворство, обман, всего лишь способ привлечь к себе внимание. А я говорил и доктору Кроу, и миссис Уиткрофт, что ты у меня оч-чень быстро научишься и говорить, и писать, и прилично себя вести, как и все остальные дети в моей школе. И, поверь мне, так оно и будет. Так оно и будет. Ты меня поняла? Поняла меня?

В ярости он схватил ее за плечи и с силой тряхнул. Люси не проронила ни слова. Она безмолвно плакала, и слезы струились по ее лицу. Бигли отволок Люси обратно на место. Потом, вернувшись на свою кафедру и овладев собой, он обратился ко всей школе:

– Сейчас Люси Потеряшка извинится перед всеми нами за то, что прервала нашу молитву. Давай, дитя, говори. Скажи, что ты сожалеешь о своем поведении. Давай, говори.

Люси ничего не сказала, лишь утерла слезы, а потом вскинула глаза и в упор посмотрела на него.

– Глупое высокомерие, всего лишь глупое, возмутительное высокомерие! – продолжал мистер Бигли. – А знаешь, в эту игру можно играть вдвоем. Хочешь притворяться немой? Пожалуйста. Я тоже так могу, и все остальные ребята в моей школе тоже. Мы объявляем тебе бойкот на весь день. Знаешь, что это значит? Нет? Ну так я тебе расскажу. Никто не будет с тобой разговаривать с этой самой минуты и до конца уроков. Будет тебе впредь наука. Любой, кто осмелится заговорить с Люси Потеряшкой, получит тростью – нет, линейкой, – я ясно выразился?

Альфи с самого начала страшно переживал, как его странную «сестру», его «сестру-русалку», примут в школе. С ее загадочным появлением и водворением в доме Уиткрофтов школьная жизнь Альфи стала, прямо скажем, не сахар. Постоянные подколки и насмешки Зебедии Бишопа, бесконечные издевки, подковырки и остроты его закадычных дружков доставали его не на шутку. Он думал, что теперь, когда она сама начнет ходить с ним в школу, все будет только хуже. Однако, вопреки его ожиданиям, все вышло совсем не так.

Вместо этого Люси в одночасье снискала баснословную славу и всеобщую любовь: сначала своим эффектным выездом в школу верхом на Пег, а потом игрой на пианино во время собрания. Этого самого по себе было вполне достаточно, чтобы сделать ее темой всех школьных разговоров, но, когда Зверюга Бигли в качестве наказания объявил ей бойкот, это немедленно превратило ее в народную героиню. Альфи внезапно тоже стал популярным за компанию с Люси, особенно после того, как мистер Бигли застукал его за разговором с Люси на площадке для игр во время перемены. За это он был немедленно наказан на глазах у всех: получил три удара так пугающей всех линейкой, ребром по костяшкам – излюбленное наказание мистера Бигли. Больно было ужасно, но с каждым ударом, который наносил ему мистер Бигли – закусив язык, с искаженным от ярости лицом, – Альфи чувствовал, как растет его слава. И от этого боль в костяшках становилась легче.