Катя послушно заторопилась. Через десять минут они вышли из дома, заперев дверь — как показалось Кате, папа проверял замок с особой тщательностью. И направились по знакомому наизусть, сотни и тысячи раз пройденному пути по узким улочкам Ямы к железнодорожному переезду, за которым начинался город.

Да, сегодня был важный день. Они ехали в город. Подавать документы в профессиональное училище, где Кате в случае успеха предстояло учиться три года. Чтобы получить хоть какую-то профессию.

В Яме было много пенсионеров. Хватало и школьников, у которых сейчас, в июне, уже вовсю шли летние каникулы, и обычно в такое время они уже играли на улице — пока относительная прохлада утра не уступала место дневному зною. Но сейчас на улицах не было никого. Лишь редкие прохожие, спешащие в город или из города по своим делам. Катя и родители здоровались с большинством, а те отвечали. Все было как всегда — но что-то неуловимо изменилось.

Они уже подходили к ведущей вперед и вверх, к железнодорожному переезду, гравийной дорожке и свернули на нее, двигаясь вдоль подсохших и низких лесопосадок, когда Катя вдруг поняла, в чем дело.

Люди были подавлены. В их глазах не было той легкости, к которой так привыкла Катя. Во взглядах людей читалось теперь совсем другое. Настороженность. Опаска или даже подавляемый страх. А еще — безысходность. Многие понимали, что переехать в другое место они просто не могут.

— Во что поселок превращается, — пробормотал себе под нос папа и угрюмо закурил папиросу. Он принимал происходящее очень близко к сердцу. Возможно, ближе, чем все остальные, вместе взятые.

Они перешли через переезд. Катю, в голове которой крутились обрывки фраз и мыслей из подслушанного разговора родителей, на секунду одолело странное чувство облегчения, что они выбрались. Она сама опешила от этого. Как можно так думать, ведь старая добрая Яма — это все, что ты видела в своей жизни — да что там говорить, это и есть вся твоя жизнь?

А потом они увидели желтую милицейскую машину с похожей на перевернутое ведерко синей мигалкой на крыше. Машина стояла у обочины. Позади нее виднелась еще одна такая же. Прищурившись, Катя увидела белую с красными полосами «скорую», которая показалась на горизонте и свернула сюда, к Яме.

— Что там такое, интересно? — удивилась мама.

Папа стиснул зубы и промолчал.

Чем ближе они подходили, тем более ясной становилась картина. И эта картина пугала их. Милиционеры в синих мундирах толпились у спуска с дороги в лесопосадку и смотрели куда-то вниз, сквозь деревья. Кто-то говорил по рации. Из подъехавшей «скорой» вышли двое в белых халатах и с врачебными чемоданчиками. Что удивительно, они не спешили на помощь пострадавшему.

Папа первым сообразил, почему.

— Быстрее, — отрывисто бросил он и потянул Катю за руку так, чтобы собственным телом закрыть дочь от разворачивавшейся в обочине сцены. — Не смотри туда. Смотри только вперед, поняла меня? Идем быстрее!

Но через несколько метров Катя не выдержала и повернула голову. От увиденного в ее глазах потемнело, а ноги подкосились сами собой, и лишь подхватившие ее руки ахающей и резко побледневшей мамы не дали ей упасть на гравий.

На уходящей в сторону ветке самого крепкого и крупного дерева лесопосадки, окруженное пигмеями-деревцами и кустарником, висела она. Катя сразу узнала свою одноклассницу и соседку. Тело Риты свисало с дерева, подвешенное за ее собственный красный дерматиновый ремень. Тугой смертельной петлей ремень обвивал шею девушки.

Джинсовая юбка, в которой Рита так любила ходить в школу, а как-то призналась, что мама перешила ее из протершихся на коленях отцовских джинсов. Сейчас юбка была заляпана чем-то темно-красным, засохшие потеки крови виднелись и на ее ногах, тянувшись из-под юбки до самых лодыжек. Желтая шерстяная кофточка, разорванная и лоскутами развевающаяся на ветру. Фиолетовое лицо с вывалившимся распухшим языком и кроваво-черными впадинами глазниц, лишенных глаз…

Скамейка, когда-то сколоченная и установленная на крохотном пятачке земли их отцом, рассохлась и покосилась. Но Катя все-таки присела на нее и уставилась на синий конусообразный памятник с крохотной табличкой, на которой были высечены имя, отчество, фамилия — и даты. Дата рождения и дата смерти. Тихонько накрапывал дождик, словно показывая, что солидарен с Катей в ее чувствах.

Катя никогда не знала, как себя вести на кладбище у могил родных. Некоторые разговаривали с умершими. Катя не могла себя заставить сделать это. Если души усопших и являются бессмертными, как верят многие, то они находятся явно не здесь. Здесь, под слоем земли, в давно сгнивших деревянных гробах, лежат только тела. Точнее — то, что от них осталось. Когда-то живые организмы, которые любили, улыбались, боролись и стремились жить.

Катя вздохнула и достала из кармана футляр с электронной сигаретой. Несколько нажатий на кнопку — и устройство включилось, готовое нагревать никотиновую смесь. Катя жадно затянулась. Она курила и смотрела на памятник, вкопанный в землю над ямой, в которую 18 лет назад на ее глазах опускали гроб.

— Привет.

Катя не вздрогнула от неожиданности. Потому что неожиданности не было. Она знала, что Поляков придет. Катя это чувствовала. Она обернулась. Поляков стоял за оградкой с крохотным букетиком в руках. Мокрые от дождя волосы и хмурый, подавленный взгляд.

— Привет, Сергей.

Он вошел в низкую, чуть выше колен, калитку. Поколебавшись, хотел положить букетик у надгробия, но заметил торчавшие из земли цветы. Их принесла Катя. Поляков присел на корточки и сделал то же самое. Воткнул каждый из цветочков в землю прямоугольной клумбы, установленной прямо над гробом. После чего присел рядом с Катей.

— Здесь ухоженно.

— На Родительское мы с мамой приезжали сюда, — отозвалась Катя. — И зимой, на ее день рождения. И весной, когда был день рождения отца. В прошлом году я перекрасила оградку и памятник. А весной выщипала всю траву. Целый мешок.

— Ты сказала — отца? Он тоже здесь похоронен?

Катя вспомнила, что Поляков ни о чем не знает. Да и откуда бы ему знать? После смерти сестры семья Мазуровых — то, что от нее осталось — покинула Яму навсегда. Прекратить общение со всеми, кто был связан с событиями того жуткого лета, вот что они тогда решили.

Катя указала на соседнюю могилу. Такой же скромный участок с таким же скромным памятником, выкрашенным в зеленый.

— Он просил похоронить его рядом с дочерью. Для него это было важно. А следующий участок пустой, видишь? Там будет похоронена моя мать. — Катя выдавила улыбку. — Когда-нибудь я буду просить, если будет кого просить, похоронить меня здесь же. Здесь вся моя семья. Больше негде.

Поляков виновато молчал. Он-то не появлялся здесь долгие годы. Катя чуть улыбнулась и дотронулась до его руки, давая понять, что ничего страшного в этом нет. Все понятно. Дело, как говорится, житейское. Поляков кивнул. Разговор без слов.