Дети любят подражать родителям, но бессознательно взрослеть не хотят, вот и сопротивляются изменениям как могут. Например, долго не идут спать и не спят, даже если в комнате нет света, приглядываются к темноте, из которой в ответ начинают проступать, как бы опережая события, очертания нового, неугловатого мира.

Кулон нашёлся зимой, когда снег улёгся окончательно и бесповоротно, а о пропаже начали забывать, как о человеке, давно и навсегда уехавшем в тридевятое царство.

Вася, с вечным ожиданием чуда, тут, едва ли не единственный раз, оказался прав на все сто. В морозное воскресное утро, после телепередачи «Будильник», уступившей экран «Служу Советскому Союзу», хлопали во дворе всем семейством ковры, оставлявшие на ещё белом снегу серые прямоугольники, обновляли сезон. Потом мама пекла блины, рядом с ней восседала Ленточка с альбомом для рисования, когда зазвонил телефон.

Вася подбежал к нему первым: Маруся Тургояк загадочным голосом звала его выйти в подъезд, где бушевала в преувеличенной радости.

Вася даже не сразу понял, в чём дело. Оказывается, вот он, кулончик, лежит на теплой ладошке, пахнущей шерстяной варежкой, совсем как в коробочке из ювелирного магазина.

Маруся нашла его в снегу, да-да, на том самом сокровенном месте, где ковры выбивают. Возможно, он просто упал на палас, закатился за ножку трюмо или платяного шкафа из гарнитура «Чародейка», производства Чебаркульской мебельной фабрики, и там, значит, всё время лежал, несмотря на поиски и хлопоты, а также еженедельную уборку тряпками и пылесосом «Тайфун».

Вася даже не удивился: случилось так, значит, случилось. Вот недавно наши, советские зенитчики сбили южнокорейский «Боинг». Или не сбили, но он взял и исчез в водах Мирового океана вместе с людьми на борту. Все континенты гадают, что это было (у них в классе даже специальную политинформацию провели), и только для Васи нет никакой тайны – действует аномалия из Бермудского треугольника, протянувшая липкие щупальца к самым советским границам.

В «Незнайке в солнечном городе» есть персонаж, Пачкуля Пёстренький, который никогда не мылся и ничему не удивлялся. Видимо, это Пачкуля заразил Васю невозмутимостью. Значит, всё так и есть, как говорит Тургояк. Ему странно, что родители не радуются, как их дети, но в основном смущаются, не принимая возвращение кулона как должное: голова мамы и тем более папы устроена как-то иначе. Вася обязательно поймет как, когда повзрослеет, сейчас он лишь чувствует недоговоренность, повисшую в воздухе.

Мама предлагает банан Марусе, взмокшей в своей вязаной шапке с завязками, словно бы мешающей ей покинуть пределы прихожей, где особая гравитация, а стены недавно (вместо ремонта) расчертили под кирпичную кладку.

– Спасибо, тёть Нин…

Но банан, несмотря на смятение и врождённый такт, не берёт: у них на втором этаже этими бананами, поди, все антресоли забиты.

Руфина Дмитриевна, мама Маруси, слывёт гением домоводства и доставания продуктов. Идеально прибранный дом Тургояк – полная чаша даже в сезоны самого лютого дефицита, когда в закромах есть всё, вплоть до шпрот, печени трески, которые Васина мама всегда оставляет на самые большие праздники, и драгоценнейшего, особенно редко встречающегося майонеза в стеклянных банках. Притом что мама Маруси работает не в торговле, но в «Тепловых сетях», «ответственной за отопление организации», что не мешает ей быть первой в любой очереди и даже среди магазинных тылов, где из-под прилавка уходят в мир самые лакомые куски. Если честно, от Васи ускользает связь между общественным теплом и преференциями, чётким и неукоснительным, без сбоя работающим умением извлечь из него зримую пользу. Этот талант особого советского рода, невнятный варягу и даже нынешним россиянам, привыкшим к избытку, был поднят Руфиной Дмитриевной на высоту, недосягаемую простым смертным. Значит, бананы Тургояк уже пробовала.

Мама Нина очень гордилась, что ей удалось купить пару связок. Бананы тогда появились в Чердачинске первый раз, возможно, как одно из кратковременных внешнеэкономических последствий Олимпиады. Раньше Вася бананы не пробовал никогда. Вероятно, оттого они ему и не понравились. Зелёные, терпкие, жёсткие, безвкусные. Похожие на вязкое, вяжущее рот мыло, когда всё-таки раскусишь их, через не хочу, и разжуёшь. Наверное, бананы просто сильно полезны, раз за границей такую гадость едят.

Или, быть может, им там, в Африке, больше нечего есть? То ли дело Советский Союз и картошка – королева огородов и колхозных полей. Какое ж это счастье, родиться и вырасти в СССР! У своих, а не у чужих родителей, в родном и уютном первом подъезде, где сосед соседу – друг, товарищ и брат. Даже страшно подумать, что могло сложиться иначе. Когда товарищ Бендер снова надолго исчез, Инна делилась с товарками страшными снами.

– Однажды ночью мне приснилось, что я в США родилась, так проснулась я с полным мочевым пузырём горя, которое невозможно было выплакать. А пока плакала – так чуть не описалась… Так окончательно и проснулась, вся потненькая, такая мокренькая…

Про товарища Бендера, впрочем, бродили не очень внятные слухи, мол, эмигрировал в Израиль, что тогда звучало как «совершил самоубийство». Поговаривали, что он взял с собой бабушку и дедушку Инны, хотя на кой ляд ему обременение родителями бывшей жены? Дело в том, что старики как-то исчезли из поля зрения местной общественности, перестали сидеть у подъезда и прогуливаться до молочного магазина. Инна молчала об этом. Точнее, разговора не заходило. И с чего бы это ему зайти?

Юности не свойственно задумываться о старости и тем более прикидывать её на себя: теория суха, а древо жизни – пышно зеленеет. К тому же своих проблем полно. Точнее, дел, конечно же, – как симптоматично, что чаще всего свои повседневные вопросы мы называем именно проблемами и никак иначе.

Да, родители вернулись из заграничной поездки немного иными, если и не помолодевшими, то будто бы обновлёнными. Словно заново влюблёнными друг в друга. Или же Васе это так показалось, очень уж он разлуку (всего-то на две с половиной недели) близко к сердцу воспринял. Уже с первого дня родительского отъезда начал ждать их особенно напряжённо, загрузив оперативную память всевозможными отвлекаловками. Проводив папу и маму до такси, он тут же полез в книжные шкафы искать одну особенно приключенческую книжку, проверенную временем, способную увлечь и отвлечь от этой форточки, внезапно открывшейся в пустоту.

Перерыл всю домашнюю библиотеку, но чаемого тома так и не нашёл. Зато попал под подозрение у Савелия, которому строго-настрого наказали следить за юнцом. Дед неожиданно воспринял отцовский завет как военный приказ и решил, что Вася, едва дождавшись родительской отлучки, ищет по квартире какой-нибудь клад. А так как память у него была тогда уже не из лучших (войну помнил хорошо, а всё, что случилось после неё, – плохо), Савелий решил вести дневник наблюдений за внуком и в первый же вечер записал на листке, вырванном из тетради в клеточку: «Облазил весь дом, искал родительскую заначку…» После чего торжественно засунул эту неровно оторванную страничку под оргстекло Васиного письменного стола, среди прочих долговременных бумаг и картинок, вырезанных из иллюстрированных журналов. Сюда, под мутную, зацарапанную прозрачную поверхность, Вася складывал изображения людей, которые ему нравились и на которых он хотел бы походить.