Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Говорят, говорят. Это, если хочешь, удобная англификация. Но некоторые из нас предпочитают называть сеансы, в особенности, если там присутствуют полицейские, беседами или интервью. Это создаёт дистанцию между тем, чем они сами занимаются по долгу службы, и тем, что их ждёт у нас, в спецотделе, – ответил я и улыбнулся.
– И что, работает?
– Если бы ты знала как.
Фрей смотрела на меня открытым любопытным взглядом. Но в нём таилось что-то ещё, какая-то лёгкая напряжённость.
– И с кем ты будешь завтра беседовать?
– Полицейский из местного городского отделения.
– Что там за случай?
– Грубые нарушения устава.
– То есть?
– Ты разве не изучаешь право?
Фрей промолчала.
– У тебя есть план того, о чём будешь спрашивать?
– Конечно. Важно заранее подготовиться к допросу, продумать подходящий сценарий, определить тактически верные вопросы и следовать четкой последовательности, когда их задаёшь.
– Как ты можешь заранее знать, о чём будешь спрашивать?
– Это один из допросов, когда подозреваемый уже дал свои разъяснения. Есть доказательства, допросы свидетелей и показания написавшего жалобу, как и его разъяснения. Все это и формирует основу допроса, который я проведу. У меня уже есть неплохое представление об этом случае и о его участниках. На самом деле, важнее всего найти правильное время для проведения беседы.
– В каком смысле?
– Ну, когда проводится расследование, обычно сначала допрашивают заявителя или свидетеля преступления, кроме того, у обвиняемого есть своя собственная версия событий, не так ли?
Фрей кивнула и я продолжил.
– Сначала мы собираем необходимую информацию о том, как всё происходило, чтобы установить ход событий, сценарий. И тогда уже тактически верным будет допрашивать обвиняемого, то есть в тот момент, когда мы знаем достаточно, чтобы контролировать поступающую от него информацию и, возможно, по ходу дела её опровергать.
– Кто подал на него жалобу?
– Я разве говорил, что жалобу подавали? – я натянул улыбку и пожал плечами.
– Так вы уже говорили с тем, кто… – она слегка замялась и, ухмыльнувшись, продолжила: – Вероятно, и подал жалобу?
– Разумеется. Важно всё прояснить как можно скорее, если речь о жалобе, то есть о нарушении дисциплины в рядах полиции, или же о чём-то, что подлежит уголовному наказанию. Большинство случаев, которые к нам направляют, на самом деле не касаются спецотдела, потому что чаще всего это обыкновенные жалобы или рапорты о нарушении дисциплины, где не произошло нарушения закона. Такие случаи мы достаточно быстро бракуем, не проводя интервью.
– Но этот случай не такой?
– Ага. Тот, кого я завтра буду допрашивать, кроме этого связан и с другим делом, над которым мы работали раньше, но оно было закрыто, так что, возможно, обвинительный акт изменится. Посмотрим.
Мы продолжили путь в центр по узкой улице, с обеих сторон которой на деревьях сидели птицы.
– В какую сторону изменится?
– Ты же знаешь, что я не могу ответить на этот вопрос, – сказал я и сам себе улыбнулся. Дорога по полуострову, отстроенному кирпичом и засаженному деревьями, щебетанье птиц и шелест осенних листьев делали своё дело. Я чувствовал себя кем-то другим, не Торкильдом Аске, со всеми его несовершенствами, всеми рекомендациями, местами, где он должен был быть, с людьми, которых он должен был встретить и описать по особым критериям. Я был безымянным человеком, для которого существует только звук шагов по асфальту, запах осени и девушка рядом с ним.
– У него проблемы?
Фрей снова резко остановилась и начала в меня вглядываться, на этот раз дольше, чем в предыдущий.
– Что ты имеешь в виду?
Мы стояли в тени огромного дерева с тёмно-зелёным стволом.
– Ничего.
Фрей подмигнула мне, а потом схватила за руку и потянула вперёд.
Я остановился и удержал её.
– В чём дело? Ты знакома с этим полицейским?
Фрей отвела глаза.
– Нет, то есть ни в чём, – отрезала она.
Её взгляд встретился с моим. Она наклонилась ко мне, вытянув руки и склонив голову к земле, так что её волосы касались моего подбородка.
– Расслабься, мне просто интересно было, вот и всё.
Я медленно наклонялся к ней. Я заметил, что дышу носом, машинально и беззвучно, как будто стараюсь оставаться в состоянии полного покоя, не двигать ни одной мышцей, боясь, что малейшее волнение разобьёт зеркало напротив меня.
Фрей подняла на меня взгляд, и прежде чем я успел сообразить, что делаю, я наклонился к ней навстречу. Мои губы только коснулись её верхней губы и кончика носа, но она тут же отпрянула. Она попятилась и подошла к каменной стене, тянувшейся вдоль края дороги.
– Что ты делаешь?
Её глаза были широко открыты, она сложила руки на груди, будто бы защищаясь от меня.
– Я… Прости. – Я сделал шаг назад, чтобы между нами образовался промежуток, больше свободного пространства, – Боже, я думал, я…
– Нет, – задыхаясь, ответила Фрей и удручённо закачала головой, – мы двое не… мы никогда не сможем…
Она не закончила предложение и, просто развернувшись, побежала вниз по дороге, не оборачиваясь.
Я стоял и смотрел, пока она не исчезла из виду.
– Ты лжёшь, – шептал я сквозь зубы. – Всё время лжёшь.
В конце концов, я развернулся и пошёл обратно той же дорогой, которой мы пришли, а потом, на Стурхаугсвейен, свернул к городской станции. Лицо горело от гнева и боли, внутри тоже полыхало пламя, оно вилось и вырывалось наружу, пока я бежал по городским улицам прочь, направляясь к себе в отель.
Я знал, что зашёл слишком далеко. Это уже не было частью игры, и я был на грани того, чтобы потерять контроль.
До Трумсё я добираюсь только к часу. Паром из Олдердалена в Лингсейдет отменили, поэтому пришлось объезжать. Тело болит после долгой поездки по слякоти и дорожным выбоинам.
Море добралось до самого края набережной, и только свернув в центр, на Грённегате, я вижу, что дорогу затопило. С обеих сторон толпятся работники транспортной службы, а экскаваторы ковшами грузят снежную жижу в ожидающие их грузовики.
Открыв дверь машины, я попадаю под снег с дождём. Войдя в полицейский участок, я подхожу к стойке и сообщаю, что прибыл. Приземистая девушка лет двадцати просит меня подождать, и я сажусь на неудобную скамейку между двумя цветочными горшками с пластиковыми цветами и дренажными шариками.