часть из которых не так интересна, но один из вопросов был очень хорош.

— А как по-вашему, есть ли среди современных музыкантов люди такого уровня, как Виктор Цой? — спросил один из ведущих.

Писатель ничуть не колеблясь, твёрдо ответил: «Нет.»

— Не каждый же год должны появляться гении. — саркастически заметил он. — и не каждое десятилетие.

Опять же, ковыряясь в душе писателя, нужно отметить, что, когда ему предложили этот вопрос про современных музыкантов, он стал вспоминать только самых дрянных и из них почему-то стал выбирать; и так как выбрать из них было не кого, то он и не колеблясь твёрдо ответил, что «нет».

После тема сменилась на другую, в которой речь шла, задевая религию. Писатель начал умно отвечать и по новой теме, произнеся кротко вначале речи: Я вам признаюсь, я человек воцерковлённый и поэтому…» и т. д и т д. Тема эта неважна для данной хроники, — важно лишь это слово, что этот писатель «человек воцерковлённый».

«Рыбак рыбака видит издалека», так же и воцерковлённый уважает воцерковлённого. Поэтому упомянутый вначале зритель умной программы по телевизору, не успев как следует сообразить, согласился со всем, что умно говорил воцерковлённый писатель.

— И ведь действительно, — думал зритель, рассуждая про себя, — кто ныне достиг такой высоты, как Цой? Смешно даже думать. Одна мелюзга и подражатели.

А теперь нужно описать другой случай, произошедший после, может через неделю или около того. Воцерковлённый зритель умных передач, выходя из церкви воскресным утром, увидел, что его внуки что-то меж собой не поделили и о чём-то спорят. По правде сказать, прямыми внуками они ему не были, но это не важно, потому что всё равно они были ему родственны и оба этих мальчика называли его дедом. Впрочем на деда этот сухой стройный мужчина с русой бородой, походил разве что бородой и всё.

— Что такое? — спросил он.

Мальчики начали, перебивая друг друга, доказывать каждый свою правду. Сложно перевести их речь письменно, она заключалась в основном в местоимение «он» и, не зная дела, сложно было разобрать, в чём заключается яблоко раздора.

И чёрт его знает — или Бог — откуда у бородатого воцерковлённого зрителя умных передач была такая религия, но он без всяких рассуждений посоветовал мальчикам:

— Быстро помиритесь!

Дети начали снова пытаться доказывать, но «старец» опять промолвил:

— Не хочу ничего слышать, простите друг друга и всё.

Оба ребёнка с обидами на лицах соображали, что старец непреклонен и, затая обоюдно обиды в сердцах, обоюдно решили, что разберутся после. Старец же остался доволен, в полной мере будучи уверен, что он «исполняет волю Христову», дескать не суди и прощены будут грехи твои…

Сущность же, конечно, такого «всепрощения» старца заключалась всего лишь в нежелании копаться в детских пустяках. И он с позиции старшего и опытного твёрдым словом своим попытался дать понять, что спор их пустяшный и слушайте, что старший говорит, — а если вы умные мальчики, то прислушаетесь… Эта надменность старца была понятна детям как стекло. Старцу же невдомёк было, что спор их действительно пустяшный и даже он, с своим не самым видным умом, мог бы разрешить его справедливо, чем действительно научил бы детей и уму и правде, да ещё и сам бы посмеялся и отвлёкся. Но он предпочёл, что бы оба — и правый и неправый — мальчики затаили каждый в себе злобу и «простили» внешне, и по совету мудрого никогда не выпускали «эту мерзость» наружу.

* * *

И снова прошло сколько-то времени и старец-зритель задумался: «Дело хоть и смешное, а всё же любопытно, что не поделили тогда мальчики… Но спрашивать нельзя было! Тем более в благодатное утро воскресное. Глупо даже рассуждать об этом: чтобы возле храма — судить… — чуть ни со страхом подумал старец. — Да ещё и кого? Детей!

На этом мысли его оборвались и место их заняла обычная песня. Песня была группы Пикник — всероссийскоизвестной группы, которой он в своё время очень восхищался, и которая группа начала выступать раньше самого В.Цоя и выступает до сих пор и создаёт каждый год что-то новое (к слову, восхищался ею и писатель с американским образованием, о котором речь шла вначале, и испытывал все те же чувства, что и старец, да только позабыл почему-то напрочь об этом во время своего выступления, и помог позабыть и старцу-зрителю) — мысли старца оборвались и он стал напевать слова под знакомый спокойный мотив:

«Не двигайтесь, вы ведь из камня… (дальше он что-то подзабыл одну строчку слов) Поссорятся два великана — землю начнут трясти…»

Попел-попел про себя эту песню зритель-старец и забыл, — действительно забыл. А вечером (вовсе и не вспомнив эту песню) вдруг боязливо подумал:

— Хм, а что если где-нибудь есть такой певец уровня Виктора Цоя — какой-нибудь молодой певец, да только мы о нём не знаем? Жаль, что я не слежу за молодёжью… Я кроме Наутилуса Помпилиуса и Пикника больше и не знаю никого… Хм…

Про священника.

Спал священник крепким сном

И во сне вдруг видет он,

Как за-место всех икон

Висят несколько, причём

В ризах их вместо людей

Писано пять штук имён.

В первую взглянул во сне он

И увидел в фоне белом

Слово чёрное "терпи".

Глянул во вторую, смотрит:

Писано в ней "не доходит?".

Смотрит в третюю со страхом,

Писано в ней: "Ты рубаха!

Парень, что простой душой.

Только зря песне́й не пой."

Он проснулся. "Э-ка диво!

Что за бред и что за сила!

Я служу — и я "рубаха"?

Нет во сне мне этом знака."

День начался как обычно:

Все иконы горемычны.

Смотрит он и помнит сон,

Но не понял только он,