Михал Сокольницкий, как раз в это время сблизившийся с Пилсудским, оставил его интересное описание: в чем-то рубаха-парень, одновременно великодушный, сердечный, до кончиков ногтей барин, вместе с тем скрытный и осторожный. Для него были характерны упрямство и гордыня, практический реализм и большие скрытые силы. Охотнее всего он говорил о веселых вещах, метко и нелицеприятно характеризовал людей, сам смеялся и радовался открыто и от всего сердца. Поражали его глаза – светлые, смотрящие вдаль, редко обращенные на человека, глаза хищной птицы.

Неспровоцированная, жесточайшая даже по меркам самодержавия, расправа властей с мирной демонстрацией в Петербурге 9 (22) января 1905 года потрясла Россию и явилась прологом первой русской революции. Весть о Кровавом воскресенье вызвала в стране волну стихийных стачек и демонстраций протеста под лозунгом «Долой самодержавие!». И так не слишком высокий авторитет власти неудержимо покатился вниз. В силу вступали законы неуправляемого поведения больших масс людей, предвестники близящейся революции. Главной ареной политической жизни становились улицы и площади городов, а больше всего аплодисментов срывали самые непримиримые критики существующего порядка вещей.

Наступало время практической проверки соответствия требованиям времени как отдельных политиков, так и политических партий и организаций, а также их программ, стратегий и тактик. Причем стремительный ход событий заставлял торопиться, чтобы поспеть за ними, не оказаться на обочине или в хвосте движения масс. Не стала в этом отношении исключением и ППС. 28 января 1905 года находившиеся в стране члены партийного руководства, преимущественно из числа «молодых», огласили без согласования с руководящими партийными инстанциями «Политическую декларацию ППС». В ней они требовали демократизации общественной жизни, независимости Польши и созыва в Варшаве сейма для создания национальных органов власти. Авторы декларации высказались за всеобщую политическую стачку и тесное взаимодействие с русскими революционерами в борьбе с царизмом. Их поддержал ряд местных организаций ППС.

«Молодые» в ППС ориентировались на форсирование революционного процесса, полагая, что активность пролетариата будет развиваться по восходящей линии вплоть до момента социального переворота, который покончит с самодержавием, эксплуатацией человека человеком и принесет свободу польскому народу. Они открыто заявляли, что главным в своей деятельности на ближайшую перспективу считают участие в общероссийской революции и получение автономии в составе России, а не борьбу за независимость Польши. Это было не что иное, как отход от прежней генеральной линии ППС.

Линия «молодых» не могла быть принята Пилсудским и его единомышленниками, для которых возрождение независимой Польши всегда оставалось главной целью. Даже давление японцев, заинтересованных в согласованных действиях всех оппозиционных партий и организаций России, не заставило их изменить свою позицию. Участие Йодко-Наркевича, Малиновского и Казимежа Келлес-Крауза в тайно финансировавшейся японцами конференции оппозиционных и революционных организаций России, проходившей с 30 сентября по 9 октября 1904 года в Париже, имело сугубо тактический характер. При обсуждении проекта совместной резолюции конференции они настойчиво отстаивали право Польши на независимость. И лишь опасение, что выказываемая ими настойчивость может повредить отношениям с дальневосточным спонсором, заставило делегацию ППС согласиться на постулат об автономии Царства Польского. Однако состоявшаяся во второй половине октября 1904 года конференция ЦРК ППС показала, что «старые» не собирались придерживаться принятой в Париже резолюции и вели речь только о независимости Польши.

У Пилсудского, как, впрочем, и у других «молодых» и «старых» членов руководства ППС, не было опыта деятельности в условиях, когда политика становится делом не отдельных личностей, а больших масс людей, еще вчера не проявлявших никакой общественной активности. Поэтому принимаемые ими решения чаще всего основывались на интуиции, а также знании психологии поведения людей в различных жизненных ситуациях, в том числе и экстремальных. История революции 1905 – 1907 годов показала, что у Пилсудского это получалось лучше, чем у других его коллег по руководству. Думается, что не последнюю роль в этом сыграли возраст «товарища Мечислава» и его богатый жизненный опыт, в том числе сибирская ссылка, многолетняя подпольная деятельность и пребывание в заключении в 1900 – 1901 годах.

В отличие от «молодых» Пилсудский не поддался охватившей общество эйфории, когда казалось, что дни самодержавия сочтены, что еще один натиск, и оно рухнет, открывая путь к свободе благосостоянию, социальной справедливости. 30 января 1905 года он писал Станиславу Войцеховскому: «Все люди здесь радуются и тешатся... а меня иногда, стыдно сказать, разбирает злость. Так это по-детски и глупо... В России революция, а мы что, хуже? И вперед. Когда я думаю, какие великолепные вещи без особых усилий можно было бы извлечь из этого всеобщего возбуждения, если бы показать серьезность и силы движения, мне становится не по себе. Но ничего не поделаешь – нужно делать хорошую мину при этой плохой игре и думать о спасении положения, когда, что вероятно, Варшава выговорится и выдохнется. Но в любом случае ситуацию можно и нужно использовать»[46].

Ценность этого признания прежде всего в том, что оно предназначалось для одного из его ближайших единомышленников, а не для широкого круга. Поэтому Пилсудский был в данном случае абсолютно откровенен. Что же не устраивало его в развитии событий в Царстве Польском? Во-первых, то, что революция из средства достижения стратегической цели ППС, то есть независимости Польши, сама стала целью. Во-вторых, неспособность ППС использовать «всеобщее возбуждение» для демонстрации миру и России стремления польского народа к независимости. Думается, что под «движением» Мечислав понимал не партию, а именно польский народ, организованный на борьбу за независимость. В-третьих, он считал, что положение все же не безнадежно и его можно и нужно использовать в интересах реализации стратегической цели ППС. Но для этого, писал Пилсудский в том же письме, ППС должна суметь так подчинить себе стихийное движение масс, чтобы, например, начать всеобщую забастовку и по команде ее прекратить. Вот тогда бы все убедились в силе партии.

Итак, уже в самом начале революции 1905 – 1907 годов в Польской социалистической партии обозначились принципиальные разногласия не по каким-то второстепенным аспектам тактики, а по вопросу о ее стратегической цели. «Молодые», для которых главным было свершение социальной революции, были убеждены в абсолютной необходимости тесного союза польского и русского пролетариата. Они были против выдвижения в качестве первоочередной задачи завоевания Польшей полной свободы от России, поскольку в этом случае о таком союзе не могло быть речи. А для «старых», боровшихся за отрыв от России польских земель (они включали в их состав также Литву, Белоруссию и немалую часть Украины) и создание суверенного государства, такой союз был только помехой. В качестве союзников они предпочитали иметь непролетарские слои польского общества, включая даже ту часть буржуазии, которая стремилась к независимости. «Старые» не отрицали необходимость для Польши социализма, но только в будущем, после освобождения. То есть, в отличие от «молодых», они стояли на платформе не социальной, а национально-освободительной революции.