Герман убедился, что вместе с «цыганкой» не пришел кто-то еще, и вышел из своего укрытия.

– Все сделала, как ты велел! – объявила она преувеличенно деловым тоном. – И с девкой поговорила так, что никто ничего даже не понял.

– Она придет? – перебил Герман.

– Ясный перец, придет, – кивнула женщина. – Куда она денется? Побелела аж, бедняжка, как я ей сказала. В сумочку свою вцепилась… Ты мне давай, что обещал, да иди скорее, потому что там уже все закончилось.

– Не суетись, – сказал Герман, доставая из кармана пятидесятидолларовую бумажку. – Дальше тебя уже не касается. Вот твой гонорар, не потеряй! И береги себя.

– Тебе тоже удачи! – довольно ухмыльнулась женщина. – По глазам вижу, что ее тебе сейчас как раз не хватает.

– Глаз – алмаз! – похвалил Герман. – От тебя ничего не скроешь. Ну, ступай! Нечего тебе тут больше делать.

Он подождал, пока его случайная помощница скроется за углом, и направился в сквер, куда должна была явиться Галя, подруга Володи Полесского, старого друга, от которого на земле теперь ничего не осталось…

По случаю отвратительной погоды сквер был пуст и хорошо просматривался со всех сторон. Ветер срывал последнюю листву с деревьев, и она сыпалась и липла на мокрые дорожки. Все лавочки были покрыты дождевыми брызгами. Фигура светловолосой девушки в черном плаще смотрелась на фоне безлюдного сквера совсем одиноко и чуть-чуть нелепо. Она беспомощно озиралась по сторонам, пытаясь понять, кто сыграл с ней такую злую шутку и что может ждать ее в следующую минуту.

Герман направился к ней, только когда окончательно уверился, что за ним никто не наблюдает, и когда девушка уже собиралась уходить. Подходя, он негромко окликнул ее. Девушка вздрогнула и резко обернулась. На ее хорошеньком лице были написаны страх и страдание. Герман деликатно взял ее под руку и повел за собой.

– Здравствуйте, Галя! – сказал он, предупреждая вопросы. – Вам не нужно сейчас ничего говорить. Выслушайте меня. Всем нам чертовски тяжело сегодня, но мертвые не возвращаются, а их проблемы переходят к живым.

Девушка смотрела на него огромными круглыми глазами и, как ему казалось, не понимала ни единого слова. Герман почувствовал, что в нем растет опасное раздражение, грозящее вырваться наружу. Он попытался взять себя в руки. Остановился, повернулся к спутнице лицом, заглянул ей в глаза.

– Что же вы молчите? – с упреком спросил он.

– Вы сами велели мне молчать, – серьезно ответила девушка. – И потом, я ничего не понимаю. Что вы хотите мне сказать? Почему вы позвали меня сюда через какую-то странную женщину? Почему вас никого не было на похоронах? Что происходит?

– Хороший вопрос, – сказал Герман. – Чертовски хороший вопрос, на который нет хорошего ответа. Послушайте, Галя, я позвал вас сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы. Я умолять вас хочу. Нужно – я встану на колени.

У девушки в этот момент даже задрожали губы – так она была напугана. Она сделала шаг назад и с какой-то детской горячностью выкрикнула:

– Не смейте! И вообще, чего вам от меня надо? Мне нужно побыть одной…

– Я вас понимаю, – начиная терять интерес к собственной затее, сказал Герман. – Но одну-то просьбу вы могли бы выполнить?

– Какую просьбу? – спросила Галя, думая о чем-то своем.

– Мы все в большой опасности, – сказал Герман. – Володькины друзья, я имею в виду. Вы же понимаете, что его смерть не была случайностью. За ним охотились бандиты. Они и до нас доберутся. Очень прошу вас, когда будут спрашивать про Володькины связи, скажите, что знакомы недавно, были счастливы вдвоем и друзьями его не интересовались. Так вы спасете жизнь тем, кто остался.

Девушка смотрела на него с изумлением и недоверием.

– Кто будет спрашивать? Бандиты? – сказала она.

– Кто угодно. Милиция может спрашивать, случайный попутчик в метро – неважно. Вы ничего не знаете, хорошо? Вы нас никогда не видели, не слышали наших имен… Да, собственно, почти так все и было. Вам и врать-то практически не придется.

Он уже понял, что все его усилия напрасны. Его слова разбивались о невидимую стеклянную стену, которая окружала эту девушку. Они почти не были знакомы – Володька тщательно оберегал свою личную жизнь даже от друзей. Такая скрытность Герману даже импонировала, но теперь ему пришлось увидеть обратную сторону этой медали – она была гладкая, как зеркало.

«Похоже, я сделал большую глупость, – подумал он. – Она видела нас всего несколько раз, мы вряд ли произвели на нее большое впечатление. Она вполне могла забыть наши имена, внешность. А теперь я заставил ее память работать. Это опасно. Но я-то как мог забыть притчу о белой обезьяне? Теперь она будет вспоминать меня три раза в день – на завтрак, на обед и на ужин. Будет вспоминать даже против своей воли – просто потому, что так устроен наш идиотский мозг. Если бы кто-нибудь придумал надежное средство забывать, ему следовало бы поставить памятник при жизни».

– За что убили Володю? – враждебно спросила девушка, сверля Германа взглядом. – Это из-за вас, да?

«Боже, какая дура! – с тоской подумал Герман. – Женщина на корабле, одно слово… В самом деле ее проще было бы убить. Но бог с ней. Попробую расхлебать эту кашу сам, поскольку уж заварил».

– Володя перешел дорогу одному могущественному человеку, – терпеливо объяснил он. – Недоразумение, не более того, но этот человек ничего не прощает. Он расправился с Володей, расправится и с нами. У него вся милиция на крючке. Наша жизнь в ваших руках, Галя. А там уж поступайте как знаете!

Он махнул рукой, круто развернулся и быстро зашагал прочь, пересекая наискосок улицу. На ходу достал из кармана мобильник и набрал номер Алексея.

– Это я, – сказал он злым голосом. – Отваливай, я сам доберусь. Вечером встречаемся где обычно. Нужно что-то решать. Пашку заранее не заводи, но тебе я скажу прямо – мы в полной заднице.

Новая информация поступила в распоряжение Гурова в один и тот же день, с промежутком примерно в полчаса. Сначала позвонила Зинаида Викторовна и с многочисленными причитаниями и отступлениями сообщила наконец, что была накануне на похоронах Полесского и видела там его девушку Галю.

– Разговаривали с ней? – сразу же поинтересовался Гуров. – Не узнали, случайно, где живет?

– Разговаривали совсем немного, – призналась Зинаида Викторовна. – Не до того было. Все плакали, сами понимаете. Такое горе! А про адрес ее я, старая дура, и вовсе забыла спросить! Простите уж меня, Лев Иванович! Я вчера так переживала! Ведь и проводить-то Володечку по-хорошему некому было. Пришло всего человек десять. В основном родственники дальние. Все старые уже, равнодушные какие-то… Галюша одна была из молодых-то. Сами понимаете, как она себя там чувствовала.

– Постойте, вы хотите сказать, что из друзей никого не было? – удивился Гуров. – Ни одного человека?