Я налил аккурат полрюмки, руки и глаз помнят профессиональную закалку бармена, коим я работал… уже не помню когда.

— Дорогой, — поднял рюмку полковник и, наклонившись ко мне, шепотом произнес в рифму:

Военная разведка — лишь избранных удел:

Быть Зорге, Кузнецовым дано отнюдь не всем.

Смекалка, хладнокровность и выучка нужны,

Отважно чтоб работать на благо всей страны.

— Ганбэй![2] — по-китайски резюмировал полковник, и мы выпили.

Он закусил квашеной капусточкой, я — грибочками. Внутри стало теплеть. Я привстал и направился в растопную, где с энтузиазмом кряхтящий Глебыч, согнувшись в три погибели, колдовал над печкой, готовя парилку. Дрова шкваркали в печи, словно веселясь от предстоящего события, не понимая, что с каждой секундой они уходят в небытие, и не факт, что в следующей жизни они снова станут дровами, возможно, они переродятся в людей. Людей с тем же дровяным «мозгом», что и сейчас у шкваркающих в печке деревяшек. Впрочем, таких уже и так очень много, а с учетом сраной системы ЕГЭ — не странной, а именно сраной, — которая в нашей стране массово зачем-то уничтожает интеллект подростков, хотя была разработана в США для тестирования тамошних умственно отсталых детей, по сути, идиотов, «дров» будет еще больше.

— Ну, Алексей, пойдем, выпьем, — подмигнул Иванов.

Мы присели, радостно потирая руки.

Налили. Минину, полрюмки.

— Давайте скажу? — предложил я.

— Давай! — ответили мои сорюмочники в унисон.

— Однажды китайский император отправил своих послов к мудрецу, чтобы пригласить его занять пост премьер-министра страны. Мудрец тот жил уединенно в горах. Дооолго шли послы и спустя пару недель, уставшие, кое-как добрались до его дома. Смотрят, а хозяина нет. Раз, два по сторонам, глядь, заметили полуголого мужика. Он сидел на камне посередине реки и ловил рыбу. «Достоин ли такой человек быть премьер-министром?» — задумались они. Послы расспросили о мудреце у жителей близлежайшей деревьки и убедились в его высоких качествах. Они вернулись на берег реки и позвали отшельника к себе. Тот, выбравшись из воды на берег, порулил к ним. «Что вам нужно?» — спросил он. «О, многоуважаемый, его величество император Китая, прослышав о твоей мудрости, передает тебе эти подарки». И дали ему 10 тиней серебра. «Император, Сын Неба на Земле, предлагает тебе занять пост премьер-министра Поднебесной». «Премьер-министра Поднебесной?», — удивился отшельник. «Да, многоуважаемый», — с поклонами ответили посланники. «Мне?» — шутливо спрашивает отшельник. «Да, высокочтимый», — снова кланяются. «Император что, совсем спятил?» — расхохотался отшельник. Наконец, успокоившись и овладев собой, произнес: «А правда, что на главном алтаре императорского святилища установлено чучело черепахи, а ее панцирь инкрустирован сверкающими бриллиантами?». «Так и есть», — отвечают гонцы. «А правда, что один раз в день император вместе с семьей отдают ей почести?» — спрашивает с издевкой, кривляясь. «Правда», — те кивают головами. «Видите вон ту грязную черепаху? Думаете, она согласится поменяться местами с той, что у императора во дворце?» «Нет», — недоуменно ответили гонцы. «Ну вот и возвращайтесь к императору, скажите, что я не согласен. Живым на алтаре не место!» Внимание, тост, — протянул я. — На службу не напрашивайся, а приглашают, не отказывайся! Ганбэй! — крикнул я, мы чокнулись рюмашками, я замахнул. — Эхххх! — я мощно вдохнул и, захватив тремя пальцами щепоть квашеной, с душою приготовленной, как сказал Глебыч, капусточки и с удовольствием захрумкал.

Капуста и впрямь была зачетная. Минин и Иванов с нетронутыми рюмками в руках и удивлением на лицах молча смотрели на меня.

— Леша, я не понял, а при чем тут черепаха? — спросил Глебыч.

— Да, с черепахой как-то не ясно вышло, — поддержал своего друга Сергей Анатольевич.

Я взял бутылку, налил себе еще рюмашку и произнес:

— Тост!

Они молча переглянулись, а затем с недоверием посмотрели на меня, опасаясь, что будет еще одна подобная притча.

— За мудрость! Ганбэй! — громко произнес я.

— Вот за мудрость — другое дело! — обрадовался Глеб Глебыч.

Закусив, Глебыч пошел заниматься печкой и парилкой, а мы с Мининым, слово за слово, затронули поправки к конституции.

— Вы «за» будете голосовать или «против»? — поинтересовался я.

— Я в принципе не против всех этих поправок, понимаю, что, для чего, как. Хотя там и понимать нечего — увеличение, удлинение и безопасность царской власти. Ну плюс торопятся, видать, из-за сбитого на Украине Боинга, чтоб решение Гааги не работало у нас, — делился своими мыслями Минин.

— Видать, — согласился я. — А то, что Бога вписывают в конституцию, не приведет к тому, что попы десятину введут? Попросят государство, мол, бедные. Ну или налог на вероисповедание?

— Введут, конечно! — заорал как ошалелый Глебыч, уже малость опьянев. По этому ору я понял, что к РПЦ он относился, мягко говоря, с прохладой. — Для этого и делается, сначала Бог, потом налог, — схватив бутылку, он начислил всем и двинул тост. — Дай Бог — не по последней! А если по последней — то не дай Бог! — посмеявшись, все замахнули.

— Я вам так скажу, друзья, поправки все эти, то-сё, второстепенно, а главный вопрос — народ жить хочет! Простой народ хочет жить, а не выживать! Вот мы про Бога говорили, в интернете видел, как один поп на вопрос, что делать, если с работы уволили, типа денег нет, накоплений нет, а он подумал-подумал и отвечает: «Милостыню просить! Горсть крупы!» А сам сидит толстый такой, блестит весь, как яйцо пасхальное, крест в полпуза, и рассуждает. Вы видели, как они живут? Ой, ладно, — Глебыч махнул рукой. — Хотя, — откинулся он на диван и посмотрел по очереди сначала на меня, потом на Минина, — помните случай, когда на Кутузовском проспекте пьяный поп, как же его звали? — задумался на секунду Глебыч. — На какой-то крутой тачке на скорости 180 километров в час сбил насмерть двух рабочих? — мы оба, разумеется, помнили то дело, оно было резонансное. — Так вот в том деле исчезли, — Иванов выдвинул вперед левую руку и принялся загибать пальцы, — показания свидетелей, видеозаписи, записи с видеорегистратора! Развалили дело за пару дней, дали что-то три года, отсидел мизер, и все, гуляй, Вася. Так что эти могут и десятиной обложить. Попы — они жестче политиков. А чуть что: не поминай имя Бога всуе. Сами жирные, а с людей последнее вытягивают. Иисус бы их торговые лавки сам лично разгромил. В Библии же об этом говорится: «И вошел Ииусус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников», — лихо по памяти процитировал Глебыч Евангелие от Матфея. И, видя удивление на наших лицах, пояснил: — А чему вы удивляетесь? Я верующий человек. Только вера моя внутри меня, в сердце, душе, а не на прилавках церковных.