Похороны были у Глушко, в миру криминального авторитета и удачливого сигаретного бизнесмена Глушака, соответствующие приличиям — с размахом.

Народу собралось тоже немало. Гроб из дорогих пород дерева стоил несколько тысяч долларов. Цветов и венков было море.

Оперативники из наружки в толпе уже свободно различали так хорошо знакомые им ненавистные морды. Вон Гога — главарь грузинской группировки в окружении своих мальчиков. С ним у покойного были кое-какие дела, поэтому Гога пришел на похороны. Вон Коля Мамонт — старый рэкетмен, из первой волны, который еще на заре перестройки разъезжал со своей шайкой на мотоциклах «Ява» и наводил ужас на ларечников и частных извозчиков, выбивая из них трудовую, не облагаемую больше никаким налогом копейку. Он сиживал на зоне вместе с Глушаком и уважал его, как уважают друг друга два злобных пса, которые готовы вцепиться друг другу в глотку, если что. А вон Самуил Яковлевич Завадский — глава Полесского филиала Коммерческого банка, деловой партнер покойного.

Много кто здесь был еще. Глава Дзержинской районной администрации. Пара человек из областной Думы. Цвет братвы, которая держит область. Одни получали свою долю от тех легких сигаретных и водочных денег, которые текли в карман Глушака. Другие пришли, поскольку по статусу умерший был достоин, чтобы посетить его похороны.

— Смотри, кто пожаловал, — потер руки старший группы наружного наблюдения, увидев высокого, в белом плаще, широкополой шляпе, крокодиловых ботинках фактурного мужчину с грубым, но привлекательным волевым лицом. Это был сам Шамиль Зайнутдинов — табачный король Полесска. Особенно теплых отношений у него с покойным не было, в чем-то они даже были конкурентами, особенно по прошлогодним торгам за квоты, хотя конкурировать с Шамилем становилось все более опасно. Шамиль пришел все из-за тех же приличий. Его плотно обступали громилы-телохранители с бегающими настороженными глазами, грубо оттирающие от охраняемого тела посторонних. В последнее время он боялся покушений, для чего имел веские причины.

— Почтил, скотина, своим присутствием, — процедил лейтенант.

— Не злись, лейтенант, — махнул рукой старший группы. — На всех подонков злости не хватит.

Родственники погибшего разбились на две группки, которые старались держаться друг от друга подальше. Инесса Глушко, вся в черном, шла, сгорбившись и вытирая глаза платком, но все равно было заметно, что ее больше заботит то, как на ней выглядит черное фирменное платье от Кардена, чем повод, по которому пришлось его надеть.

Похоронная процессия углубилась на территорию престижного кладбища. Место отвели из дорогих. Хорошее место, близко от ворот кладбища, все просматривается. Скоро там вознесется дорогой мраморный памятник с лживыми словами о том, что лежащий здесь оставил близких в безутешном горе.

— На похоронах Лехи Кругляша народу раза в четыре поболе было, — сказал лейтенант.

— Величины разные. Леха — бандит номер один был. Всю область в руках держал. Все ему отстегивали. Сам Шамиль на посылках был…

— Он его и грохнул, — запальчиво воскликнул лейтенант.

— Может, грохнул. А может, и не грохнул, — лениво произнес капитан. — Науке это неизвестно…

Кругляша похоронили восемь месяцев назад. Работа у наружки тогда была горячая — те же самые съемки похорон. По дороге их фургон, замаскированный под «Скорую», попытались прижать к обочине две машины с «быками», так что капитан уже передернул затвор пистолета-пулемета «клин», готовясь к бою. Обошлось, слава те господи.

— Похороны без фокусов дурных, — усмехнулся лейтенант, глядя на экран монитора, куда передавалось изображение с одной из видеокамер наружного наблюдения. На экране достаточно четко в цветном изображении просматривалась процессия и из динамиков был слышен шелест звуков.

— Публика серьезная.

— Не то что суворовская братва. Помнишь, как полтора года назад хоронили своего кореша?

— Да, кино было, — улыбнулся капитан.

Суворовская братва своего павшего товарища закопала вместе с сотовым телефоном, после чего пошла новая мода. Следующего закопали уже не только с «трубой», но и с любимым стволом. Третьего — с магнитофоном, притом включенным, так что, пока не сели батарейки, из-под земли доносилась залихватская музыка — что-то из любимого покойным, понятное дело, не Бетховен.

Постепенно похороны мафиозных вождей и воинов приобретали все больше мистические, какие-то первобытные формы. Правда, до того, чтобы, как было принято на заре цивилизации у язычников, хоронить вместе с погибшим вождем жен и любовниц, пока не доходило, но любимые вещи уже зарывали вовсю. Это была отличная иллюстрация того, что нравы и психология определенной части богатеев с каждым годом все больше тяготеют к пещерам. И налет цивилизованности осыпается старой штукатуркой, а наружу выступает морда дикаря — злобного, невежественного и суеверного.

Тем временем процессия достигла свежевырытой могилы — шли прямо по живым цветам. Настало время речей, большей частью пространных и бестолковых. Они лились патокой — какой кристальной души человеком был Глушко, как любил жену, друзей, каким надежным был и, вообще, сколько с его гибелью потеряли русский бизнес и вся страна. Слова, слова — искусственные, как пластмассовые цветы на венках. И очень хорошо было заметно, что несчастная судьба самого Глушко, по большому счету, всем до фонаря.

Вперед выступил отец погибшего. Проведя дрожащей рукой по седым волосам, он зло прокричал, глядя куда-то себе под ноги:

— В смерти моего сына виноваты не только подлые убийцы, но и те, кто его предал.

И сжал кулаки в бессильной злобе, понимая, что руки у него коротки посчитаться и с предателями, и с убийцами. Он всего лишь пожилой человек, вышвырнутый теперь на обочину жизни, потерявший единственного сына. Его время давно прошло. И от осознания этого ему хотелось так и остаться здесь, на этом кладбище…

— Это все, конечно, занятно, но не более, — хлопнул Ушаков по пространной петиции с грифом «Сов. секретно», пришедшей из УБОПа. Сейчас перед ним сидел один из авторов этого труда, подполковник Гурин, тот самый начальник отдела по борьбе с бандитизмом — самоуверенный, одетый в дорогой костюм с жилеткой.

— Почему? — поинтересовался Гурин, подбавив в свой голос щепотку сарказма.

— У меня ощущение, что вы агентурные сообщения списываете с желтой прессы, — произнес Ушаков. — Ведь всем понятно, что разгорается новая война группировок вокруг табачного бизнеса. Главное, кто и за что глушит табачных королей, а?

— Если бы мы знали кто — они бы сидели в камере, — небрежно бросил Гурин. — Тем более Глушак на роль короля никак не тянул.

В кабинете начальника уголовного розыска совещались его хозяин, Гринев, начальник УБОПа и начальник отдела по борьбе с бандитизмом. Они пытались прийти к согласию — кому и что делать при раскрытии громких заказных убийств. У Ушакова была цель выцарапать побольше информации, которую собирал УБОП на лидеров преступной среды и которой делился крайне неохотно, памятуя, что в современном мире информация — это большая ценность и ее обладатель владеет всем.