— Посмотри на меня.

Йен все так же сидел к ней спиной. Она ударила по воде и заявила:

— Не бойся, все мое тело спрятано под пеной.

Ева не стала добавлять, что он уже видел ее почти голой в том переулке.

Йен с поистине титаническим усилием развернул к ней кресло, но взгляд поднимать не стал. Он скрестил ноги в сапогах, свои большие руки положил на подлокотники и попросил:

— Повтори свой вопрос.

Ева тоже опустила глаза к воде. Если она начнет расспрашивать его о прошлом, Йен, чего доброго, решит поступить с ней так же. Но ей очень хотелось узнать о том, почему он так сильно изменился в Индии, и Ева решила рискнуть.

— Расскажи мне, пожалуйста, об Индии, — попросила она.

— Ты хочешь узнать о Гамильтоне?

Ева закрыла глаза, чувствуя себя ужасно виноватой. Она вышла за него замуж по просьбе своего опекуна. Умирая, лорд Кэри хотел знать, что она не будет одна в этом опасном для девушки мире. И что Ева сделает все возможное, чтобы спасти Гамильтона.

Как же сильно старый лорд ошибся! Ева так и не смогла полюбить мужа, а Гамильтону нужно было только одно — чтобы она принадлежала ему, а не Йену.

Она почти не помнила его лицо. Если хорошо постараться, то перед мысленным взором на миг вставала высокая фигура Гамильтона с его уверенным взглядом. И ничего больше.

Ева открыла глаза и переменила позу. Внезапно мучительная боль пронзила ее шею, отдавая в плечо. Ева простонала и погрузилась в воду. Теплая жидкость заплескалась около ее носа. Морщась от спазма, она попыталась выпрямиться, но не смогла. У нее не двигалась рука.

— Ева? — Йен вскочил с кресла и подбежал к ванне. — Что случилось?

— Шея, — выдохнула она, стараясь держать голову над водой. Боль терзала правую сторону ее тела. Еве было очень трудно двигаться. Похоже, только ноги и глаза подчинялись ее воле.

Йен встал на колени рядом и спросил:

— Я могу коснуться тебя?

Ева раздраженно фыркнула. Настоящий джентльмен! Удивительно, что после событий сегодняшнего утра он еще спрашивал разрешение.

— Да, — прошептала Ева. От боли ей было трудно говорить.

Йен положил свои сильные ладони на шею Еве. Подушечками пальцев он принялся ощупывать ее в поисках напряженного мускула. Новый приступ боли скрутил Еве руку, и она крикнула:

— Йен!

— Потерпи минуту.

Он нажал большими пальцами на больное место и принялся массировать. Секунда — и все ее тело расслабилось. От неожиданности Ева чуть не ушла под воду. С облегчением вздохнув, она осторожно подняла голову и посмотрела на Йена. Ей было страшно, что шею опять поразит боль.

— Как ты это сделал?

— В Индии я научился многим странным и полезным вещам. Ты, видимо, потянула мышцу, когда дралась с этими мерзавцами. Бывает такое, что спазм происходит не сразу после травмы, а позже.

Йен продолжал стоять на коленях у ванны. Его пальцы нежно массировали ей плечи.

— А где ты научилась всему этому? — спросил он.

Ева посмотрела на огонь в камине. Она наблюдала за танцующими языками пламени и старалась не замечать, что прикосновения Йена наполняют ее теплом и покоем. Как его глубокий голос обволакивал ее, побуждая вспоминать то время, когда они верили друг другу и не расставались ни на минуту. Ей хотелось утонуть в этом голосе и продлить блаженство.

— Чему научилась?

— Так драться.

Йен сказал это нерешительно, словно осознавал, что на самом деле ему не хотелось знать, каким образом она стала такой. Он нежно коснулся ее коротких волос. А Ева в который раз подумала о том, как сильно они изменились, как далеко ушли друг от друга. И все из-за Гамильтона. Сейчас ей было трудно понять, как это произошло. Почему она так боялась расстроить своего опекуна? Почему Йен уехал в Индию? Печальные воспоминания сжали сердце, и Ева едва слышно застонала, но быстро скрыла боль коротким, горьким смешком.

Йен хотел знать, что с ней случилось. Ева обхватила руками края ванны. Но что если он отвернется от нее, когда узнает, как низко она пала? Ведь однажды Йен уже оставил ее, повинуясь своим представлениям о добре и зле.

Пальцы впились в деревянную ванну. А потом она сжала ладони в кулаки, отчаянно желая, чтобы боль и сомнения исчезли. Да, ее самые близкие мужчины обошлись с ней плохо, но ей все равно хотелось открыть кому-то душу и покончить с ужасным одиночеством. Может ли Йен стать таким человеком?

— Ева?

— Да?

Она могла раскрыться перед ним, разве нет? Или стены сумасшедшего дома убили в ней веру в людей? Ева не знала. Может, она потеряла эту часть себя, как и многие другие светлые чувства.

— Что насчет драки?

Ева моргнула, возвращаясь к реальности.

— Да. — Она откинула голову назад, в ладони Йена, и заглянула в его ярко-зеленые глаза. — Знаешь, не все пациентки в лечебнице были милыми соседками.

Йен сухо рассмеялся и посмотрел на нее с мрачным пониманием.

— Расскажи подробнее, — попросил он.

Ева нахмурилась, не зная, стоит ли это делать. Она так долго прятала все в себе. Но, к своему удивлению, Ева вдруг начала спокойно говорить:

— Надо мной издевался не только Мэтью. Были еще и другие пациентки, которые или поглощали лекарства в страшных количествах, или по-настоящему сошли с ума в этой тюрьме.

Ева широко открыла глаза. Она знала, что стоило опустить веки, как перед ней тут же возникнут страшные лица тех девушек, которые бились за право на жизнь с поистине звериной жестокостью.

— Часто мы дрались за одеяла. Миссис Палмер давала их слишком мало. Или за еду. В общем, все самое ценное доставалось самым свирепым из нас.

— А ты была свирепая, — просто сказал Йен. Он продолжал смотреть на нее, и в его малахитовых глазах не было осуждения.

Да, ей пришлось стать такой, иначе Ева бы не выжила. Но по сравнению с теми пациентками, которые били и запугивали остальных, чтобы подчинить их себе, она не была по-настоящему жестокой.

— Я оказалась достаточно сильной, чтобы меня оставили в покое.

— А Мэри?

Сердце Евы сжалось от печали. Где сейчас ее подруга? Миссис Палмер пообещала, что ее не убьют, но она легко могла превратить жизнь несчастной пленницы в ад. Без сомнения, Мэри сейчас томилась где-то в самой маленькой и темной клетке лечебницы.

— К тому моменту как я попала туда, Мэри уже провела в сумасшедшем доме два года. Она научила меня многим полезным вещам.

— Боже правый. Сколько же ей лет?

— Восемнадцать.

— Почему же такую юную девушку отдали миссис Палмер?