В Таллине весна только начиналась. Алексей был рад, что жизнь ему дает возможность встретить весенний первоцвет еще раз. Он с удовольствием прошелся влажными улицами прибалтийского города. Встречались ему на пути в основном мужчины в военном. Были среди них раненые, все говорили по-русски. Он миновал несколько госпиталей, успел заметить, что в городе очень чисто, как будто только что прибрано. Готические силуэты католических церквей здесь сочеталась с островерхими крышами небольших домов на экономно узеньких улочках — Европа. Прошла розовощекая эстонка, ведя за ручку белесого малыша, толкуя ему что-то на йокающем чухонском наречии. Алексей спросил, где находится улица Пикк, и она дружелюбно разъяснила ему дорогу. Переступая через звонкие апрельские ручьи, он спустился по горбатой улице, свернул, и вышел на улицу Пикк. Здесь, в доме номер шестьдесят семь, расположились репетиционные классы ансамбля и жилые помещения.

Фатьянов сразу сдружился с обитателями особняка, многие из которых тоже побывали на фронте. Были среди них не только композиторы и солисты, но и поэты. Алексею было о чем с ними поговорить, он чувствовал себя в своей атмосфере. Особенно сблизился Алексей с белорусом, ленинградцем Владимиром Сорокиным. Это был композитор, с которым ему суждено было написать несколько песен. Иногда Алексей уединялся, и тогда стрекотала его трофейная немецкая машинка за тонкой стеной. У него «шли» стихи, сценарии концертов. Да и война уверенно шла к своему завершению. Ощущение душевного подъема от приближавшейся победы вдохновляло.

Вскоре Алексей уехал с Василием Павловичем в Восточную Пруссию, выступать на передовой. Проезжая по знакомым местам, Алексей чувствовал себя бывалым воякой. В Европе уже господствовала весна и на фронте повсюду звучали их с Василием Павловичем «Соловьи».

Закончилась поездка, друзья разъехались, один — в Ленинград, второй — в Таллин. А вскоре Алексей получил возможность приехать в Ленинград, и два друга встретились на уютной домашней кухне. Василий Павлович крепко обнял своего «сынка» Алешу. С фронта шли хорошие новости. И появлялись новые песни, много песен. Той весной, свежей и ясной, Соловьев-Седой написал музыку к привезенному с фронта Фатьяновым стихотворению «Далеко родные осины», к стихам «Далеко иль недалечко», песню о Ленинграде «Наш город». Звуки песни надолго стали позывными радио Северной Пальмиры.

30 апреля 1945 года Алексей получил воинское звание сержанта. Ну что ж, это было, хоть и небольшое, но повышение.

А ранним утром 9 мая, в среду Светлой Пасхальной седмицы, многие проснулись от звуков автоматной пальбы. Сонные люди еще не совсем понимали, что происходит. В открывшихся в дни войны храмах шла служба, посвященная празднованию Касперовской иконы Божией Матери. Пели в церквах благовестное «Христос воскресе из мертвых…». Молящиеся тревожно прислушивались к уличным звукам — звукам учащающейся пальбы.

Но эти выстрелы были предтечей долгожданного победного салюта.

Начиналось всемирное, всемерное и всенародное торжество… Такого празднования Пасхи Христовой не видал белый свет. Великая Победа свершилась на крови, унеся жизни двухсот миллионов советских людей против четырех миллионов жизней фашистов… Но все оставшиеся в живых не могли и не хотели скрывать праведного ликования. Они радовались тому, что жизнь продолжается, и они остались для нее, чтобы вернуться домой. «Давно мы дома не были», — как и Фатьянов говорили сотни тысяч солдатских уст. «Поскорее возвращайся домой», — отвечали каждому миллионы женских и детских сердец.

В Восточной Пруссии еще сопротивлялись остатки разбитой немецкой армии. Шел мистический «последний бой». Сопротивление перед концом жестокое и волевое.

В первой половине мая Соловьева-Седого вызвал маршал К.А. Мерецков. Ставка была встревожена изнурительными боями под Кенигсбергом. Бойцов необходимо было духовно подбодрить. И маршал обращался к композитору с просьбой выступить перед солдатами. Список частей, в которых следовало побывать, был уже подготовлен.

Василий Павлович вышел с аудиенции озадаченным. Нужно было сейчас же собирать не только дорожный чемодан — надо было спешно собирать бригаду. Согласятся ли те, с кем он ездил ансамблем с самого начала года, завтра же отправиться в поездку? И он принялся звонить своим друзьям…

Рано утром следующего дня помятый трофейный автобус подъехал к дому на Старо-Невском. Из подъезда к нему вышли Василий Соловьев-Седой, Татьяна Рябова, гостивший у композитора Алексей Фатьянов, солисты Федор Андрукович и Ефрем Флакс.

— Куда едем-то опять? — бормотал сонный Андрукович.

— Тут рядом, — отвечал Фатьянов. — Поехали…

Поехали.

Эта поездка была исполнена трудностей и одновременно напоминала кадры комедийного фильма. Первый концерт бригада должна была дать в предместьях знакомого уже Алексею Таллина.

— Как настроение? — Спрашивал Василий Павлович, беспокоясь за морально-волевые качества наскоро сколоченной бригады.

— Как на мину наскочим — станет приподнятым! — Серьезно отвечал Фатьянов.

И громовой хохот в ответ на эту реплику говорил о том, что настроение у всех рабочее. Шофер оказался веселым и компанейским парнишкой. Он был горд тем, что везет знаменитостей и старался не оплошать.

— Я веду машину, объезжая мину! — гарантировал он безопасность, строчками из новой фронтовой песни.

— Если вдруг наедешь — я авто покину! — тут же обещал Фатьянов — и снова смех, как на школьном уроке.

Однако дряхлый штабной фургон никак не мог взять в толк шоферских стараний. Раздолбанный еще немцами, видавший все виды неестественных и естественных препятствий на фронтовых дорогах, он вполне мог бы стать почетным металлоломом. И когда выехали на прямую дорогу к Таллину, пассажиры на себе ощутили все «возрастные болезни» «старичка». Дороги были разворочены танками и самоходками. Фургон подпрыгивал выше собственной крыши на бесподобных колдобинах, пассажиры чертыхались. А им предстояло в дороге написать новую песню — написать и разучить. Время от времени мотор чихал, хрипел и лязгал металлом шестеренок. Иногда глох. Тогда шофер как будто с радостью разводил руками:

— Гитлер капут! — И выпрыгивал на пересохшие комья глины, подхватив инструменты. Пассажиры тогда выходили на лесную дорогу, и после бензинового чада легко дышали стойким еловым воздухом.

— Воздух! — Громко и одобрительно сказал Алексей. Водитель споро нырнул под машину.

Слышалось ровное пение моторов наших «ястребков», рядами пролетающих на запад.

Запоздало и дружно грянул хохот. Выпрастываясь из-под фургона, но не поднимая головы к небу, опытный водитель говорил:

— У них дорога — вот это дорога! Ни тебе ухабов, ни проверок, ни этого чих-пых!

— Плохо одно — под самолет при зенитном обстреле уже не залезешь! — Подтверждал Фатьянов.

И снова — дорога.

Навстречу им шли потрепанные и плененные немцы. Некоторые из них приветствовали трофейный автомобиль, взмахами рук.