– Ты где? – спросил Игорь.

Марина вздрогнула. Игорь стоял перед ней и с тревогой заглядывал ей в глаза.

– Тут я… – улыбнулась Марина. – Задумалась…

– Понятно… Что тут думать! Пошли…

Игорь подхватил Марину под руку, они направились к подъезду.

– Скользко, – прошептала она.

– Конечно, скользко! – передразнивая Марину, шепотом сказал Игорь. – А ты за меня держись…

Он снова засмеялся.

– Какой ты легкомысленный! – проворчала Марина.

– Да, я такой! А что? Тебе это не нравится?

Марина ответила что-то, ничего не значащее. Не в словах был смысл их разговора, в интонациях. Задеть, подколоть – и приласкать, обидеть – и извиниться, заставить смеяться, расшевелить, чтобы ушла скучная обыденная усталость, чтобы освободилась душа для иных – ярких и радостных впечатлений…

– Живут же люди! – воскликнула Марина, когда, сбросив дубленку и наскоро умывшись, она вошла в кухню-студию и обнаружила, что стол уже накрыт.

– Мяса не жди! – сразу же заявил Игорь, с удовольствием оглядывая созданную им кулинарную композицию. – Джин с тоником будет, тут я согласен пойти тебе навстречу…

– Кудесник, любимец богов… – засмеялась Марина.

– А то! Ты точно цитируешь… – откликнулся Игорь.

– Конечно! Как ты говоришь? Главное, чтобы посуда была хорошая…

– Правильно. Посуда у меня отменная…

В отличие от тех, кто считает, что стиль – это постоянство привычек и пристрастий, Игорь ограничивал это понятие строгими временными рамками. Постоянство, но в какой-то определенный период. Он полагал естественным и даже вполне оправданным то, что сейчас, в период глобализации, в искусстве и литературе воцарилась эклектика, которая и есть истинный стиль нового времени. «Мир, как ни странно, сузился, – любил говорить Игорь. – Исчезли непознанные пространства, неизвестные народы и незнакомые языки… Самобытность в одежде, еде, нравах встречается все реже. И сохраняется разве только в коммерческих интересах – как некий противовес вездесущим «макдоналдсам», спортивным костюмам, «адидасовским» кроссовкам и другой популярной продукции трансконтинентальных корпораций».

Игорь любил свою квартиру, как и Марина любила свою. И ему, и ей понадобилось несколько лет, чтобы обустроить дом по своему вкусу. Потребовались деньги, и деньги немалые, чтобы сменить водопроводные и газовые коммуникации, электропроводку, а стены заново оштукатурить – так называемый евроремонт, когда стены просто обивались гипсокартоном или оргалитом – их не устраивал. Новый паркет, новые двери и оконные рамы… Дома, в которых жили Марина и Игорь, относились к старой советской застройке, их никогда серьезно не ремонтировали, поэтому ремонт превратился в настоящее строительство с серьезной степенью риска. Риск этот состоял в том, что все основные коммуникации в доме по-прежнему оставались старыми и ненадежными, трубы в квартирах соседей время от времени прорывало, батареи были теплыми, пока температура на улице не опускалась ниже пяти градусов мороза… И все же они были рады и не переставали удивляться тому, как им удалось осилить этот ремонт-строительство. Это случилось за пару лет до их судьбоносной встречи в Париже и теперь, когда они стали жить вместе, они все еще не решались съехаться, обменять свои квартиры на одну, общую, чтобы жить одним домом, а все ходили друг к другу в гости.

Игорь посмеивался над тем, как Марина обустроила свою квартиру: цветы, многочисленные диванные подушки, всевозможные вазочки и фарфоровые статуэтки он с ехидством называл мещанскими «пылесборниками» и обещал как-нибудь подарить канарейку в позолоченной клетке для завершенности образа. Смеяться – смеялся, но никогда не забывал подарить букетик цветов – «чтобы вазы приобрели хоть какой-то смысл».

Квартира Игоря первое время казалась Марине слишком деловито-холодной. Она не была поклонницей ни минимализма, ни хай-тека, который так нравился Игорю. Свободное пространство и излишний рационализм обстановки почему-то ассоциировались у нее с казенным, офисно-клубным помещением, в котором трудно расслабиться и отдохнуть. Правда, она понимала, что для Игоря, жизнь которого связана с постановками модных шоу, отдых может состоять именно в отсутствии красивых «тряпок», как он в раздражении называл модные платья, и множества сопутствующих мелочей – разноцветных перьев, диковинных шляпок, вуалей, корсетов – всего, что имело сладковатый запах пудры, потного женского тела и стойких одурманивающих духов… В его доме было просторно, ничего лишнего. И никаких запахов «моды» – разве только запах свежести и чистоты.

Постепенно Марина привыкла к его дому, стала находить в нем определенные достоинства и даже стала считать его по-своему уютным и теплым. Возможно, все это шло от самого Игоря, его постоянного стремления ухаживать за Мариной, желания согреть ее, приласкать. Но – возможно – весь этот хай-тек на самом деле не был таким холодным, как казался на первый взгляд.

– Посуда у меня сегодня замечательная, – повторил Игорь, сделав ударение на слове «сегодня».

Марина посмотрела на стол. Перед ней и перед Игорем, который устроился в кресле напротив, стояли две тарелки. Большие и плоские, они откровенно вырывались из общего стиля простонародной яркостью красок. Эффект был абсолютным, ошеломляющим! Тем более что вся посуда у Игоря была невинно белой, без какого-либо рисунка, даже скромных золотых каемочек.

– Агитационный фарфор! – воскликнула Марина. – Где ты раздобыл эти шедевры? В Питере?

– Где же еще? Ты посмотри, в каком они состоянии!

– В отличном состоянии… Можно подумать, что время их не коснулось… А ведь все остальное пропагандистское искусство – уличные спектакли, скульптуру, плакаты – теперь можно увидеть разве только на фотографиях в специальных изданиях по русскому авангарду двадцатых годов… А хрупкий фарфор – надо же! – сохранился…

Марина взяла в руки свою тарелку. Широкая, пронзительно зеленая с фисташковым оттенком, кайма была щедро украшена тщательно прорисованными орудиями труда того далекого времени. Грабли, клещи, серп, топор, молот… В центре тарелки на белоснежном поле располагалась тщательно уложенная алая лента с надписью «Борьба родит героев». Буквы были неровными, рукописными, и в этом было нечто очень личное, обращенное к тому, перед кем стояла эта удивительная тарелка. Будто кто-то из давно ушедшего времени сообщал об открывшейся ему истине.

– Удивительные краски… Сияют… – сказала Марина, любуясь тарелкой. – Можно я посмотрю твою?

Игорь взял тарелку, которая стояла перед ним, и подал ее Марине. Они явно не были из одного сервиза – впрочем, кажется, сервизы в стиле агитационного фарфора не выпускали. Фон тарелки был ярко-синим – глубокого сапфирового оттенка. На этом фоне располагались странные розовые цветы – может быть, это были мальвы? Они как бы сползали к краям тарелки, открывая пространство для весело рассыпавшихся букв.

– «Ум не терпит неволи», – прочитала Марина.