Он с облегчением улыбается.

— Не надо меня стесняться. Мы же друзья?

Я улыбаюсь в ответ.

— Конечно, друзья.

— Хорошо, тогда закрывай глаза и будем медитировать. Тебе понравится.

Я закрываю глаза и жду, когда он начнет петь. Он кладет руку мне на затылок и касается губами моих губ. Его борода колется. Я пытаюсь отпрянуть — меня пугает происходящее. Его язык проникает в мой рот, и меня начинает мутить. Мне страшно, и я с силой отталкиваю его. В его глазах — удивление и гнев, губы недовольно сжаты.

— Ты же вроде сказала, что я тебе нравлюсь?

— Да, просто… я думала, что мы будем медитировать.

Он смягчается.

— Это такая специальная медитация. Для нас двоих. Но это секрет, так что никому не говори.

Мне становится еще страшнее. Происходит что-то не то. Я встаю.

Он хватает меня за руку. Он в ярости.

— Ты куда это собралась?

— Я не хочу.

— Да у тебя нет выбора! Хочешь, чтобы твоя мать поправилась? Помнишь, какой она была раньше?

У меня перехватывает дыхание. Я прекрасно помню, какой она была: вечная тоска и угрозы покончить с собой. Видимо, Аарон видит ужас в моих глазах и понимает, что зацепил меня, поскольку продолжает:

— Я помогу ей, Надин. А ты помоги мне.

Он расстегивает джинсы.

Годы спустя я подробно описала все, что он сделал и что заставил сделать меня.

— Он хотел, чтобы я сделала ему минет, но я не знала, что это, поэтому он заставил меня открыть рот и сунул туда член. И он трогал меня, но в основном за грудь. И без конца спрашивал, приятно ли мне. Мне было страшно, я дрожала, плакала и не понимала, что происходит. Когда все закончилось, он сказал, что если я кому-нибудь расскажу, то мама снова заболеет. Он сказал… — Я открыла глаза. — Он сказал, что она покончит с собой.

Я расплакалась — меня вновь охватил старый страх, чувство, что жизнь матери в моих руках, что я могу убить ее одним неверным шагом. Могу столкнуть ее в пучину горестей и черных мыслей. Это преследовало меня все детство: будь хорошей девочкой, заботься о маме! Кто же заботился обо мне? Робби, конечно, — но ведь он и сам был еще ребенком.

Стоя на коленях перед этим человеком, я была всего лишь маленькой девочкой — напуганной, беспомощной, понимающей, что происходит что-то неправильное, что я теперь грязная, что со мной что-то не так. У меня в животе поселилось тошнотворное чувство стыда.

Моя собеседница вышла и вернулась с упаковкой салфеток. Я не пыталась унять слезы, а сдалась им и позволила своему горю выплеснуться наружу — ради маленькой девочки, которую некому было защитить. Мной воспользовались самым худшим образом, моим страхом и чувством вины манипулировали, и я не могла сказать; «Нет, это неправильно, хватит!» И некому было спасти меня или хотя бы увидеть, что происходит. Некому было позаботиться обо мне.

Наконец я глубоко вздохнула, вытерла слезы и высморкалась, чувствуя себя абсолютно вымотанной. В горле у меня по-прежнему стоял горький комок. Теперь я понимала, почему вытеснила из памяти случившееся. Подобное часто происходит в тех случаях, когда сексуальному насилию сопутствуют угрозы, но нелегко принять, что это произошло с тобой. Кроме того, меня пугала мысль о других событиях — я так и не вспомнила, как прекратилось насилие и прекратилось ли оно вообще.

— Были ли другие случаи? — спросила меня младший сержант. — Он вас еще куда-нибудь водил?

Мне вспомнилось удивление матери: «Ты что, забыла наш пикник?» Теперь я его вспомнила. Аарон отвел нас на озеро, на берегу которого стояла рыбацкая хижина. Всем было весело, кроме меня. Я уже была здесь с Аароном и еще одной девочкой, чье имя забыла, — моей ровесницей. Он заставил нас раздеться и плавать в ледяной воде. Я не хотела, но вторая девочка послушалась, и мне пришлось подчиниться. Потом он захотел, чтобы мы нагишом играли в прятки. Мы протестовали и говорили, что уже взрослые для таких игр, но он сказал, что будет весело. Тот, кто водил, должен был сидеть у него на коленях. Я до сих пор слышу его голос, считающий до десяти, и чувствую его руку на своем теле.

Я поделилась своими воспоминаниями с сержантом.

— Думаю, обычно это происходило у реки. Может, несколько раз за первые несколько месяцев…

Тут я задумалась. Мать была права — после смерти Койота я стала бояться воды. Аарон предложил научить меня плавать, но это был всего лишь предлог, чтобы почаще водить меня на реку. Я смутно помнила, что поначалу он был милым и дружелюбным и действительно учил меня, но теперь я с ужасом понимала, что закончилось все совсем иначе.

Я рассказала сержанту об уроках плавания.

— А иногда… — Я глубоко вздохнула и сглотнула. — Иногда он заставлял меня трогать себя. Ему нравилось на это смотреть. А потом он заставлял делать ему минет.

Мне живо вспомнились его стоны, мои слезы и то, как я закрывала глаза, представляя, что нахожусь где-то далеко.

Я вытерла глаза.

— Пока я больше ничего не помню. Возможно, потом вспомню еще. Не знаю, из-за чего у меня возникла клаустрофобия.

— Воспоминания могут вернуться. Вы проделали огромную работу. Понимаю, как тяжело вам было.

Я вздохнула, чувствуя себя совершенно измотанной.

— Ему что-нибудь будет? С тех пор наверняка были и другие жертвы.

Я пояснила, что меня беспокоят методы и убеждения, принятые в коммуне.

— Мы побеседуем с ним и будем действовать по обстоятельствам.

— Каковы шансы, что вы арестуете его, если не будет других улик?

— Наша задача заключается в том, чтобы собрать информацию и передать ее дальше. После этого принимается решение — достаточно ли оснований заводить дело.

— Но если он все будет отрицать, а у меня не будет свидетелей…

Она опустила взгляд на свои записи, словно собираясь с духом.

— Я понимаю, как работает эта система, — добавила я.

Она сочувственно посмотрела на меня.

— К сожалению, без физических доказательств или заявлений от других жертв или свидетелей маловероятно, что ему предъявят обвинение.

— Вы хотите сказать, что это невозможно?

— Если пригласить его для беседы, он может выдать новые сведения.

— Вы сообщите ему обо мне?

— Он имеет право знать имя обвинителя, и мы не можем допрашивать его, пока он не будет знать, о чем идет речь. Вы совершеннолетняя, и если он не угрожал вам напрямую…

— Насколько я помню, нет, но я была свидетелем того, как его брат нападал на людей. Думаю, он был нездоров. Не знаю, что с ним теперь.