— А теперь? Ты все еще хочешь уйти? Только скажи мне правду!

Правду? Рыцарев горько усмехнулся. Правду он боялся сказать даже самому себе. Каждый раз, покидая квартиру любовницы, Рыцарев чувствовал, что оставляет в этой квартире частицу своей души. Но за дверью этой квартиры Рыцарева ждали неотложные дела. Дела, которые мог решить только он.

Ника по-прежнему умоляюще смотрела на него.

Рыцарев покачал головой:

— Не хочу. Но должен.

Скрепя сердце он развел нежные руки девушки и повернулся, чтобы выйти из комнаты, но Ника снова потянулась к нему.

— Еще один поцелуй, — потребовала она.

Каждое слово девушки отзывалось в сердце Рыцарева нежностью и щемящей болью. С тех пор как она появилась в его жизни, Рыцарев чувствовал себя так, будто в любой момент может лишиться самого важного и самого дорогого, что у него есть. Еще никогда и ничего он не боялся так, как боялся потерять эту русоволосую бестию с изумрудными глазами. Иногда страх был просто невыносимым, и тогда Рыцарев становился особенно жестким и холодным в общении с девушкой.

Рыцарев повернулся и со вздохом произнес:

— Котенок, мне действительно пора. Бизнес есть бизнес.

— Один поцелуй, — настойчиво повторила Ника.

— Ну ладно.

Ростислав Вадимович обнял девушку за талию и нежно ее поцеловал, потом посмотрел ей в глаза и хрипло произнес:

— Ника, ты сводишь меня с ума. Когда я вернусь, мы будем резвиться сутки напролет, а в перерывах пить шампанское. Но сейчас я должен идти.

Девушка изогнула губы в язвительной улыбке и сказала пьяно:

— Вот так всегда. Вечно ты обещаешь, а сам… Ну и иди к своей жирной клуше! Уж она тебя приголубит, обиженным не останешься!

При мысли о жене сердце Рыцарева болезненно сжалось.

— Ты не должна так говорить о ней, — произнес он, четко выговаривая каждое слово.

Зрачки Ники хищно сузились.

— Вот как? Интересно, а когда она говорит обо мне гадости, ты ее тоже обрываешь? Или ей дозволено оскорблять меня?

Рыцарев сурово сдвинул брови:

— Она не говорит о тебе гадости. Она вообще ничего о тебе не знает.

— Не знает? — Девушка усмехнулась: — Ну так узнает. Сегодня же. Сейчас же!

Она кинулась к телефону, сорвала трубку и яростно заколотила по кнопкам.

Рыцарев медленно подошел к ней и положил ладонь на рычаг телефона. Затем взял девушку пальцами за подбородок и повернул к себе. Некоторое время он рассматривал лицо девушки, продолжая держать ее за подбородок, затем поднял вторую руку и ласково погладил девушку ладонью по щеке.

— Скоро мы будем вместе, котенок, — хрипло произнес он. — Я тебе это обещаю.

Девушка резко сбросила его руку со щеки и гневно произнесла:

— Ты всегда обещаешь! Трахаешь меня, оставляешь свои поганые деньги, а потом все равно уходишь! Знаешь, кем я себя чувствую? Проституткой, вот кем! Дешевой шлюхой!

Рыцарев ухмыльнулся:

— Насчет дешевой ты погорячилась. Уверяю тебя, крошка, ты обходишься мне дороже десяти проституток.

Ника дернулась, хотела что-то крикнуть, но Рыцарев удержал ее и звучно чмокнул прямо в раскрытый рот. Потом медленно проговорил, смягчив голос:

— Прости, котенок, я не собирался тебя обижать. Конечно же, ты не проститутка. И когда-нибудь мы будем вместе. Но сначала я должен заработать нам немного денег. Ты ведь не хочешь, чтобы мы были нищими?

Ника, завороженно глядя в его холодные глаза, качнула головой:

— Нет.

— Для этого я и ухожу, — удовлетворенно кивнул он. — Скажи, что ты будешь ждать меня.

Ника облизнула кончиком языка пересохшие губы и послушно повторила:

— Я буду ждать тебя.

— Вот и хорошо.

Железные пальцы Рыцарева отпустили ее лицо. Ника облегченно вздохнула, Рыцарев посмотрел на нее и сказал:

— Ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Ты — самое дорогое, что у меня есть. Но если ты когда-нибудь мне изменишь…

— Знаю. — Девушка улыбнулась. — Ты убьешь меня. Зарежешь ножом, а потом утопишь в ванне. А труп выбросишь с балкона. Только я не доставлю тебе такого удовольствия.

Она приблизила к нему похолодевшие глаза и добавила тихо, почти шепотом:

— А если ты сам когда-нибудь изменишь мне, я продам квартиру и найму на вырученные деньги киллера. И скажу ему, чтобы он убивал тебя медленно-медленно. Чтобы ты понял, какую страшную боль мне причинил. Идет?

— Идет, — кивнул Рыцарев и прижал девушку к себе.

Ника усмехнулась, откинула со лба прядь волос и спросила:

— Когда ты вернешься?

— Завтра вечером, — ответил Рыцарев. — И, если сможешь, не пей до моего прихода.

Около трех часов пополудни, управившись с основными делами, Рыцарев решил перекусить. Кафе было недорогим, однако кормили здесь вкусно. Да и с обслуживанием все было в порядке, за исключением одного неприятного эпизода. Суп был недосоленным, а когда Рыцарев взял солонку, выяснилось, что она пуста. Он взял солонку с соседнего столика — тот же результат. Тогда Рыцарев подозвал официантку и попросил ее исправить ситуацию. Официантка оказалась улыбчивой и вежливой девушкой; не прошло и минуты, как она вновь появилась у столика Рыцарева с солонкой в руках. Все бы хорошо, но, подходя к столу, официантка споткнулась и просыпала соль ему на колени.

— О господи! Какая я неловкая! Простите, ради бога!

— «Простите, простите»! Под ноги надо смотреть. — Рыцарев хотел выругаться, но лицо девушки было таким виноватым и она так трогательно извинялась, что он сменил гнев на милость.

— Ладно, ничего страшного, — сказал Ростислав Вадимович, с усмешкой глядя на то, как усердно официантка обметает полотенцем его колени. — Но впредь будьте осторожней. Просыпанная соль предвещает ссору. Не знаю, как вы, а я ссориться не люблю.

На этом инцидент был исчерпан.

День подходил к концу, и Рыцарев чувствовал себя совершенно измотанным. Еще пару лет назад он знать не знал, что такое усталость, однако в последнее время организм все чаще подводил его. Не помогали даже регулярные посещения спортзала и боксерские спарринги, которые Рыцарев старался проводить каждую пятницу, чтобы не терять формы.

Думая над этим, Рыцарев все больше склонялся к мысли, что виной всему — его двойная жизнь. И прекратить эту двойную жизнь было совершенно невозможно.

И дело было не только в том, что он по-прежнему привязан к жене — они прожили вместе пятнадцать лет, и за все это время жена ни разу не повысила на него голоса, ни разу не оспорила его решений, да и в постели — с самого начала их брака — делала все, лишь бы доставить ему удовольствие.