— Нет, — потряс головой Михал, явно смутившись.

— А ведь забавно, — продолжал «подливать масла в огонь» Га-нович, — похожа на вас в юные годы, как две капли! И зовут также!

«Не заподозрил ли меня Ян Ганович? Или я стал ужасно мнительным?» Михал ничего не ответил бурмистру. Сейчас он был почти уверен в том, что встретил собственную дочь. Вот только что делать, он пока не знал… В это время группа с белым конем и девочкой скрылась за соседним домами. Но до ушей Михала все еще долетали детские голоса:

А мы просо сеяли, сеяли,

Ой, диди-Ладо, сеяли, сеяли…

Кортеж короля Польши и Великого князя Литвы, Руси и Жмайтии миновал на въезде в Несвиж арку Слуцкая брама, служившую защитными воротами для города. Ян Казимир, с любопытством наблюдая из окна, обратил внимание, что остальные три арки были разрушены либо полностью, либо частично… Короля встречали пышно, но без былого довоенного «пускания пыли в глаза», что так любили, и так умели делать все Радзивил-лы. Приветствовали Великого князя знаменитые солдаты Михала, выстроившись вдоль моста с мушкетами на плечах под развевающимися знаменами с фамильным радзивилловским гербом «Трубы». Солдаты браво вытянулись в своих коротких коричневых казаках с множеством пуговиц, в маленьких шляпах с длинным пером. Это из-за них, этих бравых парней с мушкетами, приехал король в Несвиж, из-за них подметали и убирали от развалин улочки города, а мост окропляли французскими духами, потратив на это целый короб бутылочек. Не столько посмотреть Несвижский замок, сколько получить тысячу этих храбрых жавнеров стремился Ян Казимир. Он не без зависти рассматривал выстроившихся в два ряда высоких широкоплечих парней в начищенных желтых сапогах… Немногочисленные жители еще не оправившегося от войны Несви-жа высыпали на улицы, чтобы также приветствовать короля.

— Михал, коханку! Дзень добжи! — широко раскинув руки, жеманный и словно созданный для подобных приемов Ян Казимир приветствовал вышедшего лично его встречать крестного сына. На короле был его любимый огромный бурый парик со шляпой, лихо сдвинутой слегка на затылок. Михал вышел встречать короля в своем привычном черном венецианском платье, в шляпе с высокой тулью и узкими полями.

Они обнялись, поцеловались.

— В айна вайною, a Нясвіжскі палац як заўсёды цуцоўны! — говорил на русско-литовском, лучезарно улыбаясь, король.

Обычно Михал общался со своим крестным на польском. Король, сам на треть литвин, умел говорить на русинско-литовском, но не так, чтобы очень умело. Наверное, точно также неказисто всю жизнь проговорил по-польски литвин Ягайло, севший на польский трон в древнем Кракове в 1377 году. Лишь раз Михал слышал, как публично по-русински общался с народом Ян Казимир — это случилось после разгромной победы над Хованским под Куш-ликовыми горами в 1661-м. И тогда, обращаясь к литвин-скому войску, король вещал именно по-русско-литвински, чтобы польстить отважным воинам-победителям. «Сейчас вновь пытается угодить», — с улыбочкой подумал Михал, провожая короля внутрь своего замка.

Но Ян Казимир был не прост. Он понимал, что подходить к главному вопросу своего визита нужно постепенно, аккуратно, как бы невзначай. Король упорно делал вид, что желает поправить не только положение в Речи Посполитой, истерзанной войной то с королем Карлом Густавом, то с гетманом Богданом Хмельницким, то с царем Алексеем, но и с семьей Радзивиллов, коих любил и безмерно уважал.

Конечно же, Михал знал, что ему будет очень сложно отказать королю в предоставление военной помощи. Но панич кое-что задумал. Началась торжественная встреча с заслушивания доклада несвижского юриста пана Деружинского. По просьбе Михала Деружинский собрал статистические данные по экономическому положению в Великом княжестве Литовском и составил короткий доклад, чтобы обезоружить Яна Казимира до того, как тот начнет рассказывать про свои проблемы. И вот в гостиной король и Великий князь Речи Посполитой и Михал с Деружинским сидели за круглым столом, и пан юрист уже пять минут как читал с длинного бумажного листа:

— Все хозяйство страны в катастрофическом положении. Полностью разрушенными стоят Ошмянский повет, а также Браславский, Городзеевский, Волковыский, Слонимский и Мозырьский. Из воеводств самое плачевное состояние у Брестского. Опустошен Менск, где базыльяне, доминиканцы и бернардинцы своими собственными усилиями и на пожертвования местных жителей только недавно начали восстанавливать костелы и монастыри. Как пишет в эти дни в своих листах Августин Маерберг, — Деружинский уткнул нос в список, — проезжавший в Вильну через Менск, этот город, цитирую: «превращен в руины войском московским. Хмурым оком глядели мы на разрушения, причиненные этому городу». Да и от Вильны у спадара Маерберга осталось грустное впечатление — все, что деревянное выгорело… Я ума не приложу, Ваше величество, как мы выкарабкаемся из этой пропасти! Нет людей, нет рабочей скотины, нет денег! Половина посевных площадей от довоенного времени не орабатывается абсолютно никак, ибо некем и нечем это делать. В Витебской экономии не засеянными осталось до семидесяти четырех процентов земель. В Дубровенском графстве, в Пропойском и Крычевском староствах в запустении лежат, соответственно, семьдесят три, семьдесят два и шестьдесят процентов от всех сельских поселений. В некогда богатейшей Сморгоне осталось всего шесть коров, одиннадцать овец и четыре свиньи! Задумайтесь, Ваше величество! Словно речь идет об одном единственном хуторе, а не о целом городе! Ну, а земли трех фальварков, там же, вообще всеми брошены. В Борисовском повете осталось всего четырнадцать населенных людьми дворов! В Поставах и трех ближайших весках осталось всего лишь пять семей! Бурьяном заросли неубранные, незасеянные поля. Пинский униятский бискуп Мартин Белахор пишет, что селяне его бискупства с голоду поумирали, а другие из своих хат прочь ушли. Из Витебска и Полоцка в Москву вывезено шестьдесят восемь самых лучших мастеров. Общее же количество населения Литвы не привышает сейчас одного миллиона четыреста пятьдесят тысяч человек, то есть меньше половины от того населения, что мы имели до войны.

— Так, это мы слышали, — король опустил глаза, — эту статистику приводил Богуслав Радзивилл на сейме три года тому назад.

— Тогда, Ваше величество, ситуация была не столь горька, как сейчас. Возможно, что пан Богуслав Радзивилл кое-что умышленно преувеличивал, а я зачитываю Вашему величеству чистую и честную статистику. По моим подсчетам нам понадобится лет сто пятьдесят, чтобы восстановить довоенный уровень жизни. Но это с учетом активной финансовой помощи и привлечения людей, тех, кто покинул родину, и тех, кто мог бы сюда приехать.

— Решение соймом уже принято, — отвечал король, — двадцать особенно пострадавших городов BKJI освобождены от налогов полностью. А что касается Менска вашего, то город избавлен от обязанности выдавать хлеб и принимать войска на постой. Состояние катастрофы Литвы для нас не новы, пан Деружинский. Всем это известно, и работа по реставрации страны движется, пусть, увы, и не так как хотелось бы.

Все трое некоторое время сидели молча. Лишь было слышно, как с легким хрустом в колене нервно качает ногой король. Деружинский расправил долгие усы, кашлянул в кулак и продолжил: