Эта драка была нужна ему. Необходима — ради возможности выпустить скопившееся раздражение, злость, ярость неудовлетворенности. Ради того, чтобы испытать восторг победы — ПОБЕДЫ, а не бледную тень удовольствия обладания Лирой.

— Вы должны идти в бой с холодным сердцем, — прохаживался вдоль ряда учеников Рох. — Есть только небо над головой, и солнце, дарующее вам свет, льдистая прохлада воды и, над всем этим, незамутненный рассудок… Раду, ты понимаешь меня? — Островитянин ткнул палкой высокого костлявого юношу с белыми волосами снежного волка и искрящейся татуировкой на груди.

— Да, Учитель. — Глаза у юноши бледно-голубые, похожие на льдинки. Невозможно разглядеть, что они скрывают — прочный наст или стремнину.

— Разбейтесь на пары.

Граф вернулся под утро. Я слышала сквозь сон, как он вполголоса говорит, что-то диктуя, как переодевается — хлопнула крышка сундука с хранящейся в нем одеждой, как пьет кофе — жуткое варево, горькое до невозможности, еще худшее, чем зеленый чай Роха.

Единственным достоинством этого самого кофе был довольно приятный запах. Помню, я все принюхивалась, впервые увидев, как оруженосец Йарры варит напиток в медной джезве.

— Хочешь? — протянул свою кружку граф. — Осторожно, горячий.

Я, конечно, хотела. Отхлебнула, стараясь не касаться того места, где секунду назад были губы Йарры. А потом сидела, вытаращив глаза и зажав рот ладонью, убеждая себя, что не такая уж это и гадость, что воробейник был хуже, и вообще, плеваться некрасиво. Особенно при графе.

Йарра смеялся.

— Как вы это пьете? — жалобно спросила я.

— Так же, как и ты усиленные настойки. Кстати, прекращай глотать их прилюдно — не стоит подчеркивать свое отличие от окружающих. Ты и так у них как бельмо на глазу.

— Я больше не буду.

— Надеюсь.

Он всегда говорил мне «надеюсь», и очень редко «я приказываю». Смысл, правда, от этого не менялся.

Тормошить меня Йарра не стал — коротко поцеловал, оставив вкус кофе на губах, надел на палец перстень, держащий на мне иллюзию, положил на соседнюю подушку записку и снова ушел. Честно говоря, я не очень понимала, зачем он привозит меня в лагерь, если большую часть времени все равно проводит с солдатами. Да что там большую — почти все, оставаясь со мной лишь на пару-тройку часов и иногда на ночь.

С другой стороны, я была совсем не против дожидаться его в шатре. Спать в свое удовольствие, читать, растягиваться — и точно знать, что никто не откинет полог, закрывающий вход, не влетит с безумным лицом:

— Госпожа, раненых привезли!

«Вернусь вечером. В шкатулке на столе — свитки ассаши. Не скучай. Р.В.»

Прочитав записку, я несколько раз зевнула и снова провалилась в сон — двое суток на ногах давали о себе знать. Мне даже есть не хотелось, лишь лежать в тепле и чувствовать прикосновение пушистого одеяла к телу.

Второй раз я проснулась, когда уже начало темнеть. Вывернулась из беличьего гнезда одеял, умылась, даже обтерлась влажным полотенцем — умница Койлин все приготовил.

— Ярче! — велела я магическому светильнику, плавающему над столом.

Это был, конечно, не танец с лучами, скорее, с дымками от пяти жаровен — но как здорово расправить затекшие мышцы, зависнуть каплей ртути над точкой равновесия, подхватить созданный тобой же ветер и пустить его по шатру, наблюдая, как он бугрит парусину! К слову, со временем мой вихрь, мой воздушный толчок, становился все сильнее. И хотя я не могла отшвырнуть человека одним лишь движением руки, как это делали маги и истинные Искусники, но свеча, находящаяся на расстоянии в несколько локтей, уже гасла, а на ее оплавившемся воске оставались выемки, похожие на следы оспы.

…или крупного песка.

То, как я тушу свечи, видела только Уголек. Пантера выгнула спину, зашипела на меня и сбежала к Тимару, брат еще спрашивал, чем я кошку так напугала, что она из-за софы вылезать отказывается.

Наскоро перекусив, я переоделась — Его Сиятельство крайне не одобрял моей привычки расхаживать в брэ и с полоской замши, перетягивающей грудь. Он вообще не любил, когда я грудь перетягивала. Признавал эту необходимость при верховой езде, например, или для тренировок, но…

— А в остальное время будь добра носить то, что приличествует леди.

Судя по тому, что он мне дарил, леди приличествует носить фривольные, совершенно ничего не скрывающие сорочки, чулки с кружевными подвязками и строгие благообразные платья с белыми воротничками под горло.

Само собой, ничего подобного я не надевала, обходясь брюками и рубашками. А в качестве компромисса — вместо нормальных, извините за подробности, брэ — шелковые тряпочки, в которых мерзла попа.

Йарра ворчал.

Решив, что выгляжу достаточно прилично, на случай, если граф придет не один, я взялась за запертую шкатулку. Тяжелая, овальная, выточенная из черепахового панциря, мерцающая темными вкраплениями драконьих камней, она решительно не желала открываться. Я крутила ее, вертела, ощупывала, обнюхивала, чуть ли не облизывала! И — ничего.

Лярвин дол!

Но, раз граф сказал, что там свитки, значит, он открывал ее? Как?

И ведь не скажет, если спросить… «Думай, Лира, думай…»

Йарра часто подбрасывал мне задачи — логические, инженерные, тактические. Некоторые, например транспортные, я решала быстро — Тим отлично натаскал меня в логистике. С инженерными было сложнее, но в замковой библиотеке хранилось много справочников и пособий, а тактические… Тактические я решала однобоко — перетравить всех к лешему. И сразу же выдавала два десятка способов, как это сделать.

Помню, на третьей или четвертой гипотетической крепости, для захвата которой я поочередно предложила отравить реку, снабжающую защитников водой, рассеять над окрестностями магически усиленный толченый дурман и пустить по ветру ядовитую пыльцу вой-травы, Йарра пообещал посадить меня на хлеб и воду, если не перестану валять дурака и не начну думать, как захватить эту брыгову цитадель без побочного уничтожения всего живого вокруг.

— Кто будет работать, если ты всех перетравишь? Во что превратятся земли? В конце концов, кто будет убирать трупы на зараженной территории?

Пришлось снова лезть в книги — на этот раз в жизнеописания и мемуары полководцев.

…А шкатулку я уже огладила так, как никогда не гладила не то что Ворону, но даже Уголька. Отшлифованная, отполированная — ни зазора, ни малейшей выемки, ни скрытых пружин — ни-че-го!

Зараза лакированная.

Я уселась в кресло графа, положила локти на стол, уперлась подбородком в кулаки, гипнотизируя взглядом черепаховую крышку.

— Hashiash! Отопрись! — велела я на ассаши.

Насмешливо мигнули драконовы камни инкрустации, издевательски заблестели сглаженные, как у крупной ракушки, боковые панели.