Копать было еще рано, люди доедали прошлогодний урожай. Из этого я и заключил, что ящик Миронова полным быть не может.

Расшатав и вынув нижнюю скобу вместе с гвоздями, я поднял тяжелую крышку, шмыгнул носом и сказал:

— Сюда.

Не раздумывая, цыган залез в полупустой ящик.

Я уже закрывал его, когда он взмолился:

— Только не выдавай меня, мальчик!.. Я никого не убивал!.. У меня жена и двое детей в таборе!..

— Не выдам, — пообещал я и оглянулся.

С минуты на минуту сержанты сообразят, что в мышеловку кочегарки цыган не попал, и найдут эту дорогу. Это значило, что появиться здесь, в глубине куриного общежития, они могут в любое время. Хоть прямо сейчас.

— Да не будет переводу твоему роду, — хрипя от тяжелого дыхания, произнес цыган непонятную мне фразу.

Вдруг он рванул что-то с шеи и протянул мне в щель между крышкой и ящиком. Я машинально схватил это, так же автоматически сунул в карман шорт, опустил крышку и вставил скобу на место.

Я уже выходил из глубины курятника, когда появились милиционеры.

— Ты видел цыгана? — прокричал один из них мне почти в ухо.

Не сомневаюсь, что беглец слышал этот разговор.

В ухе у меня звенело, внутри кипело необъяснимое бешенство. Подкреплялось оно, конечно, тем, что я знал — они ничего мне не сделают. Я встал на цыпочки. Сержант с надеждой в глазах склонился надо мной и подставил ухо.

— Да! — проорал я.

Милиционер отшатнулся, грязно выругался и стал пальцем чистить ухо.

— Где он? — спросил второй.

У обоих были пистолеты.

— Дай подержать, скажу.

— Вот мерзавец! — восхитился он и схватил меня за шиворот. — Говори, где цыган!

Так со мной в нашем городе никто не обращался.

Шатаясь в его руке, я проревел диким голосом:

— Я отцу скажу, он тебе голову оторвет!

— Какому отцу, сопляк?!

— Игорю Петровичу! — визжал я, болтаясь из стороны в сторону.

— Ты погоди, погоди, — сразу заторопился первый, отнимая меня у своего напарника. — Не надо так с детьми… Мальчик, твой папа известный человек, коммунист. Я тоже член партии. — Он расстегнул кобуру. — Ты должен помочь нам поймать преступника. На, подержи.

Он вынул из пистолета магазин, передернул затвор, и на пол курятника упал патрон. Пока я целился в козырек подъезда и ощущал всю прелесть тяжести оружия, он искал патрон в пыли. Нашел и тут же отобрал у меня пистолет.

— Ну? Где он?

— Вон туда побежал. — Я показал на угол трехэтажного дома.

Милиционеры ринулись туда, стуча каблуками тяжелых ботинок.

Как можно жить в городе, работать в милиции и не знать каждый двор? Ну, выбегут они сейчас на улицу Революции и окажутся в парке. Давайте! Там есть где поискать.

Я вернулся к ящику и несколько раз стукнул по нему.

— Спасибо, мальчик, — послышался внутри глухой голос. — Живи сто лет на радость отцу Игорю Петровичу.

— Вечером сюда за картошкой придут, — сообщил я.

— Я понял, дорогой, понял. Уходи и ты, а то недоброе заподозрят.

Я шел по улице к дому, и меня переполняло странное чувство. Оно жило во мне в тот день, когда я совершил настоящий подвиг, прогнал злых кобелей от дома Дины, моей одноклассницы. Позже в тот день мы с отцом шли по улице, держали руки в карманах и говорили о чем-то неважном. Не помню уже…

Сплюнув через губу, я сунул руки в карманы, чтобы придать своим ощущениям еще более достоверный вид. Ладонь сразу наткнулась на что-то необычное. Я вспомнил о подарке цыгана, потянул и почувствовал его тяжесть и бесконечность. Я вытягивал подарок из шорт, и не было ему конца и края. Длинная цепочка. Вот, наконец, освободившись, из прорехи кармана вывалился крест.

Крест на цепочке. Зачем он мне?

Оказавшись дома, я некоторое время раздумывал, как поступить.

Потом я подошел к отцу, который варил, судя по запаху, гречневую кашу, и сказал:

— Смотри-ка, что я на улице нашел!

Я вытянул из кармана подарок цыгана. Отец окинул меня тревожным взглядом и принял «находку» в руку.

— Где нашел?

— На улице.

— Я уже слышал это. Но улица в твоем понимании — это все, что лежит за порогом этой квартиры. — Он присел передо мной. — Где именно ты нашел?

— У магазина, — соврал я, чувствуя, что пускаюсь во все тяжкие.

Отец перевернул крест и стал что-то высматривать на нем. Потом он с той же внимательностью исследовал застежку, близко поднеся ее к глазам.

— Девятьсот девяносто девятая проба. Такое золото носят только цыгане.

Я поднял голову и наткнулся на его взгляд.

— Но я еще ни разу не слышал, чтобы цыгане теряли золото, — уверенно произнес он. — Особенно с шеи при исправной застежке. Они его обычно находят.

Я пожал плечами. Понятно, что очень странно выглядят восьмилетние мальчики, вынимающие золотые украшения из своих карманов. Но уверенность в том, что двадцатью минутами раньше я сделал хорошее дело, не покидала меня. Такие вот мои ощущения не всегда совпадали с отцовскими. Впервые в жизни я оказался по ту сторону от него, склонившись ко лжи.

Он поднялся и убрал кастрюлю с плиты.

— Пошли.

— Куда? — испугался я.

— К цыганам.

— Зачем?!

Он уже подталкивал меня к двери.

— Вернем золото владельцу.

— Но владелец… — начал я и осекся. — Все говорят, что цыгане обманывают! Любой скажет, что крест его!

Он вывел меня на площадку и запер дверь.

— Обманывают не только цыгане.

Это точно…

Мы приближались к огороженному табору. Во мне трепыхалась надежда на то, что отца не пустят внутрь, но вскоре она растаяла. Отец переговорил о чем-то с капитаном милиции, курящим рядом с войсковым офицером. Четыре звездочки, я знал, что это капитан. Потом они вместе вошли в табор. Вцепившись руками в колючую проволоку и онемев от напряжения, я стал ждать, чем это закончится.

Появление отца в резервации вызвало у цыган немалый интерес. Многие из них бросили дела и приблизились к нему.

«Они любопытны, как щенки», — заглушая удары сердца, подумал я.

— Мой сын нашел это на улице. — Отец взял цепочку за конец, и крест закачался в воздухе. — Никто из вас не терял это украшение?

Выронив закопченный чайник, одна из женщин медленно подошла к отцу, подняла на ладони крест, осмотрела цепь.