На мгновение она забыла, что ее дом был домом Чака. Их домом.

У нее было несколько вариантов действий. Но сначала нужно восстановиться.

— Неудивительно, что мой мозг поразила амнезия. Наша семья умеет хранить секреты.

— Понимаю, милая. Когда‑нибудь боль уйдет, и ты почувствуешь себя лучше.

— Или сделаю вид, что это так. — Шана помотала головой. — Пожалуй, сегодня не стоит заниматься самокопанием.

— Конечно. Давай я помогу тебе одеться, доктор сказал, что сегодня ты можешь поехать домой. Чак на посту медсестер подписывает бумаги на выписку.

Он все еще здесь?

— Чак? Я сказала ему, что он может идти.

На красивом лице матери отразилось удивление.

— Зачем тебе так говорить?

Чак не рассказал матери о разрыве. И он никуда не уходил.

Она должна была знать, что он не послушает ее. Прошлой ночью он слишком легко сдался. То же чувство долга, которое заставило его остаться с ней после потери памяти, заставляло его остаться и теперь.

Но находиться рядом с ним было слишком больно. Шана согласилась поехать домой, чтобы сохранить мир, но после этого им нужно будет поговорить о том, как разорвать отношения навсегда.

Следующий день не принес облегчения, но Чак почувствовал себя спокойнее, выполняя какие‑то автоматические действия, чтобы восстановить хоть какой‑то порядок в своем хаотичном мире.

К тому времени, когда доктор осмотрел Шану и подписал документы о выписке, уже стемнело. Зимние дни на Аляске короткие, приближалось Рождество. Но в этом году для них не будет праздничных торжеств.

Чак поверил ей, когда она сказала, что между ними все кончено. Она вспомнила достаточно, и теперь его обман был раскрыт.

Он бросил кости и проиграл.

Вернувшись домой, Чак провел тещу в гостевую комнату, предложил вместе поужинать. Шана пошла в их спальню, не сказав ни слова. Он, конечно, не думал, что она будет рада принять его поддержку, как в прошлые разы, но ей нужно было поесть. И он не собирался принимать отрицательный ответ.

Чак поставил на поднос тарелку с едой — тефтели из лосятины с соусом песто, поджаренной моцареллой, помидорами черри и шпинатом. Горячий чай с душистыми травами довершал трапезу.

Шана сидела на маленьком белом диване у камина. Лунный свет, льющийся через окна, серебристым сиянием ложился на ее медовые волосы. Ему очень хотелось усадить ее к себе на колени и прижать голову к груди.

Они так упорно трудились, чтобы спасти свой брак, и все это сгорело, не оставив и пепла.

Чак поставил поднос на кофейный столик перед ней.

— Тебе нужно поесть.

Шана посмотрела на него, ее глаза затуманились.

— Спасибо за еду и за то, что пригласил маму.

— Я рад, что Луиза здесь с тобой.

Чак не сообщал своей семье, не желая мучить Шану бесконечными визитами его родных. Он не хотел, чтобы она чувствовала себя подавленной.

— Принести тебе что‑нибудь еще?

— Нет, спасибо. — Ее голос был хриплым от сдерживаемых слез.

— Шана, — сказал он. — Как бы то ни было, мне чертовски жаль.

Она изучала его лицо в течение пяти тяжелых ударов сердца, прежде чем устало сказать:

— Я хотела бы верить, что между нами все будет по‑другому. Но так трудно доверять кому‑либо после того, что мой отец сделал с моей матерью.

Не зная, что она сейчас помнит, он позволил ей продолжить. Любопытно, к чему приведет этот разговор, сможет ли он принести мир.

Шана покачала головой.

— Не важно. Уверена, мы уже говорили об этом раньше.

— Ты не помнишь тех разговоров? — подтолкнул он, садясь в кресло по другую сторону камина. Пламя потрескивало в вечерней тишине. — Может, это поможет освежить память, если мы поговорим.

— Глупо повторять то, что ты и так уже знаешь.

— Мне жаль, что отец причинил тебе такую боль. — Хотел бы он предложить ей больше, чем слова. — У нас обоих есть свой багаж.

— Какой у тебя? Только не лги.

Чак поморщился. Он не мог отрицать того, что сделал, и это чертовски больно, потому что он считал себя человеком безупречной чести, профессиональной и личной. Теперь он понял, какую совершил ошибку, желая получить второй шанс на брак.

— Я перфекционист и трудоголик. — Чак взял тарелку, не испытывая особого желания есть, но желая побудить Шану к этому. Ей нужно было восстановить силы. — Я слишком много ожидал от нас обоих и от нашего брака. Теперь, пожалуй, я хочу услышать, что ты думаешь о своем отце.

— Хорошо… Мой отец любил дарить подарки. Когда он был в командировках — а это было часто, — он посылал подарки на пропущенные дни рождения и праздники. Я притворялась, что они мне нравятся, но я просто хотела, чтобы он был дома.

— Было больно узнать правду о том, где он был во время своего отсутствия?

— Еще бы. — Шана задумчиво смотрела вдаль. — После разрыва он продолжал посылать мне подарки, будто ничего не изменилось. Думаю, это расстраивало меня больше всего. Отец надеялся, что мы притворимся, что жизнь осталась прежней… Будто то, что он сделал, было чем‑то оправдано. Я выбрасывала его подарки нераспечатанными.

Чак наклонился вперед, отставив нетронутую тарелку.

— Ты никогда не рассказывала мне об этом раньше. — Что бы случилось, если бы он терпеливо выслушал ее раньше, а не просто злился из‑за ее недоверия? — Мне жаль, если мои подарки были для тебя напоминанием о прошлом.

— Ты всегда тщательно подбираешь то, что даришь. Это не какой‑то дежурный подарок… — Шана покрутила шпажку с сыром. — Надо было отдавать подарки на благотворительность. Было расточительно выбрасывать их.

Чак понимал, что Шана все еще не простила его за подарки, которыми он пытался откупиться от нее, зная, что не уделяет ей достаточно внимания. Это не говорило ни о чем хорошем. Подарки не заменяли сердечных поступков.

— Знаю, я слишком погружаюсь в свою боль, в прошлое и настоящее.

Чак считал ее сильной настолько, что не всегда знал, какую помощь может ей предложить.

— У тебя есть причины горевать. Мы оба знаем. Ты потеряла отца. Мы потеряли детей… и мы потеряли наш брак.

Шана поставила тарелку на столик — аппетит так и не появился.

— Жаль, что я не помню большего.

— Не жалей.

— Все настолько плохо? — Слеза скатилась по ее щеке.

— Отчасти, — честно сказал Чак. Он сжал кулаки, чтобы не дотронуться до нее, зная, что Шана оттолкнет его, как делала это в прошлом.

— Тогда ладно. — Она мрачно посмотрела на него. — Что мы будем делать дальше?