— Мы вас довезем до станции Усть-Кут, а там в одиннадцать сядете на прямой поезд. Билет уже есть.

Добрынин кивнул.

Выехали за город.

Ухабистая грунтовка подбрасывала машину, но солдат-шофер крепко держал руль в своих молодых руках.

Дождливый майский вечер занудливо шелестел за окошком. К стеклу прилипали, а потом рывком скатывались вниз крупные капли.

Сторож автостоянки дома отдыха МВД «Сокол» Марк Иванов стоял над двухконфорочной газовой плитой в своей будке-сторожке и сквозь толстенные линзы тяжелых, замучивших переносицу очков наблюдал за побитой алюминиевой кастрюлей, в которой варился суп из говяжьей лопатки с ошметками мяса, нескольких картофелин и одной луковицы.

Пузырьки уже поднимались со дна кастрюли, что свидетельствовало о начале кипения. Сжимая в ладони пригоршню каменной соли, Марк выжидательно следил за этими пузырьками. Наконец он взял левой рукой ложку, зачерпнул немножко супа, подул на него, а потом дотронулся губами, боясь обжечься, но понимая необходимость проверки на соль. Суп оказался несоленым, и Марк щедро посолил его.

Потом присел рядом на табурет. Стал ждать. Будка-сторожка уже три года заменяла ему настоящее жилье. В общем-то, обустроился он здесь неплохо: стояла под одной стеной узкая кровать с железной сеткой, а под другой стеной, у окна, находился маленький столик, плитка, две табуретки и старая тумбочка, несколько раз перекрашенная за последние сорок-пятьдесят лет.

Марк снова поднялся, посмотрел на кипящий суп, понюхал его, наклонившись над кастрюлей. Еще чуть-чуть — и будет готов.

Чувство голода своими частыми появлениями очень раздражало Марка. И дело было не в том, что ему не хватало денег, хотя зарплатой то, что он получал в кассе дома отдыха, назвать было трудно. Просто не хотелось ему никуда выходить из своей будки. Малюсенькая автостоянка была полностью видна из окошка, да и находились на ней только две машины, одна из которых — старый синий «Москвич», принадлежавший бухгалтеру, — последний раз ездила, должно быть, лет двадцать назад. Красные «Жигули» отдыхавшего в доме отдыха майора, конечно, ездили. Так что вроде охранять их стоило, но в поселке Уютное никто ничего не воровал, и вообще было тихо, мирно и спокойно.

И если уж говорить о еде, то все остальные сотрудники дома отдыха бесплатно и сытно питались в том же самом доме отдыха, в столовой. А если не хотели есть именно там, то всегда могли набрать себе еды, оставшейся от отдыхающих, и отнести к себе домой, чтобы кушать по-домашнему, в приятном одиночестве или в кругу семьи. Все так и делали. Все, кроме Марка.

Кто-то постучал в дверь будки, и Марк испуганно оглянулся.

— Кто? — спросил он хрипловатым подростковым голосом.

— Я, Ванеев.

Марк шагнул к двери, снял крючок, на который она была закрыта.

Вошел промокший старик лет семидесяти в грязном ватнике и черной кепке.

— О, — сказал он, снимая мокрую кепку и выжимая ее себе под ноги. — Ты лампочку новую взял!

Марк тоже посмотрел на лампочку, свисавшую с потолка. Действительно, последние три дня ему приходилось жечь свечи, и в конце концов он пошел к завхозу дома отдыха и, поборов гордость, а может быть, просто стеснительность, выпросил у него новую лампу взамен сгоревшей. Пришлось, правда, потом снова идти к нему и относить сгоревшую лампу, понадобившуюся ему для отчетности. Зато теперь в будке было так ярко, что даже пауки, прятавшиеся в щелях сбитых из деревянных досок стен, были хорошо видны.

— Здравствуй, Вася, — как-то замедленно проговорил Марк вошедшему гостю. — Счас суп готов будет, поешь?

— Я не того, — мотнул головой Ванеев, стаскивая с себя мокрый ватник. — Я газету принес…

— Какую газету? — Марк посмотрел на Васю, и толстые линзы очков увеличили удивление его взгляда.

— Ну помнишь, ты мне про своего Кузьму, попугая говорил?

— Да…

— Ну так тут вот про него и даже про тебя есть! — сказал старик, вытащил из-за пояса брюк свернутую трубочкой газету и подал ее Марку.

Руки у Марка задрожали, он развернул газету.

— На какой странице? — спросил.

— Там, посередке. Она промокла чуть-чуть, так что не порви…

Марк, раскрывая газету, подошел к столику, разложил ее на нем, раскрыл посередке и увидел среди бисера текста фотографию попугая.

— Кузьма! — вырвалось у него. — Где ж это он?..

— Ты почитай, почитай, — говорил Ванеев. — А я пока за супом послежу, чтоб не убежал…

Марк сел на табурет и стал читать. От напряжения болели глаза, болели и слезились. Приходилось приподнимать очки и вытирать слезы рукой.

В статье рассказывалось о каком-то ученом, изучающем возможности попугая и открывшем с помощью этого попугая огромное количество неизвестных раньше стихов неизвестного поэта.

Статья была на весь разворот, и Марк уже терял терпение.

— Где же здесь про меня? — шептал он сам себе. — Где ж тут про меня?

Ванеев сделал шаг к столу, наклонился над разложенной газетой и, ткнул пальцем в какой-то абзац.

— Там где-то.

Марк снова протер рукой глаза, поморгал, наклонился над статьей.

«Со своим первым хозяином и дрессировщиком Марком Ивановым попугай ездил с концертами больше двадцати лет. Птица пользовалась огромным успехом, можно сказать, что знала ее вся страна. И когда началась война против гитлеровской Германии, Марк Иванов с попугаем Кузьмой дали сотни концертов на фронте, в перерывах между боями, в госпиталях. Сами они тоже побывали в госпиталях — оба были тяжело ранены во время выступления. Но потом они все равно вернулись в строй и если б не тверинщина — выступали бы и сегодня. В эти дни Марку Иванову было бы шестьдесят семь. Он умер в тюрьме на глазах у своего попугая от дистрофии и сердечного приступа. Его фамилия заняла свое место в списке миллионов жертв несправедливого, жестокого режима Тверина…» Снова заболели глаза. И заныла переносица, почти продавленная этими тяжелющими очками.

Марк положил очки на стол, рукой схватил свои взъерошенные седые волосы, потянул их до боли. Потом отпустил.

— Слышишь, Вася, пишут, что я умер!.. Вася кивнул, следя за кипевшим супом.

— Но я ведь живой, — сказал Марк. Вася снова кивнул, не глядя на приятеля. Потом сказал: «Живой». Марк чувствовал себя крайне удрученно.

— Ты до конца читал? — спросил он.

— Ага.

— А где они сейчас? А?

— В Ялте…

— В Ялте? — воскликнул взбудораженный старик. — В Крыму? Я хочу его увидеть… Я ведь жив…

Вася обернулся и посмотрел на приятеля с сочувствием.

— Ялта ведь недалеко? — спросил Марк.