К счастью, такое случается редко. Элементарный инстинкт способен измерить границы человеческой святости, и всякий, кто снискал себе славу благочестивого человека благодаря молитвам, дыхательным упражнениям и паре добротных сочинений, вознагражден за свои труды хотя бы тем, что редко кто докучает ему необычными проблемами.

Вот почему мало кто обращался к сэру Эдвину Мандерсу с необычной просьбой или заговаривал с ним о сверхъестественном.

Он справился (что правда, то правда) с шоком от автокатастрофы; Лоуренс и Каролина попали в надежные руки. Он не позволил себе заразиться страхом Хелены благодаря сильному и решительному характеру. Он мог бы как-то умерить и сгладить другую тревогу Хелены – по поводу предполагаемой преступной деятельности ее матери. Мог бы извлечь для себя из этого удара по своей мирной жизни некую личную духовную выгоду. А мог бы и не извлечь. Хелена по наитию не отягощала его этими заботами. Она не знала, чем там занимается Луиза, однако понимала, что эту проблему не решить с помощью Мандерсовой чековой книжки. Хелене не хотелось видеть мужа в состоянии замешательства. Он каждое утро ходил к мессе, раз в неделю исповедовался, принимал у себя кардиналов. Он по целому часу медитировал, погруженный в столь полное молчание, что можно было различить дыхание мотылька. И Хелена думала: «Нет, нет и нет», – когда ее воображение рисовало того же Эдвина, неспособного переварить то, что его теща руководит бандой и прячет в хлебе бриллианты, к тому же очень возможно, что краденые. Поэтому Хелена доверила все свои тревоги брату мужа, Эрнесту, который плыл по жизни туда, куда гнал его попутный ветер, и за которого она так истово молилась.

– Я считаю, что Эдвина не следует беспокоить. Он в определенном смысле безгрешен. Ты ведь меня понимаешь, Эрнест?

– Разумеется, миленькая, но ты же знаешь, что я самый неподходящий человек для общения с Луизиными великими гангстерами. Вот если б я мог пригласить их пообедать в мой клуб…

– Не сомневаюсь, что можешь, раз моя мать имеет с ними дело, – сказала Хелена.

Через неделю Хелена отправилась в квартирку Каролины на Куинз-Гейт уложить ее вещи. Из-за перелома ноги Каролине предстояло пролежать в больнице не меньше месяца. Ее впустил управляющий, худой нездоровый на вид мужчина, который, как выяснила Хелена, задав ему несколько тактичных вопросов, ничем не болел, а просто оказался бросившим ринг боксером легкого веса. Приятный человек, подумала она и мысленно поздравила себя с умением находить подход к людям: Лоуренс и Каролина утверждали, что он жуткий тип.

Хелена дожидалась Эрнеста, который должен был к ней присоединиться. Она на минутку присела на диван-кровать. Ей стало на нем так уютно, что она подобрала ноги, откинулась на груду подушек и решила так полежать до прихода Эрнеста. В комнате было прибрано, но все говорило о том, что Лоуренс с Каролиной превратили квартирку в подобие семейного очага. Это открытие не повергло Хелену в ужас – только удивило, но удивление быстро прошло. Несколько лет тому назад она примирилась со связью Лоуренса и Каролины и, когда они расстались, конечно, благочестиво возликовала, но и почувствовала романтическую печаль, пожалела, что они непонятно с чего отложили свадьбу. Тем не мене ее слегка озадачили признаки того, о чем она уже знала, – что Лоуренс и Каролина живут в одной квартире, живут безгрешно, но внешние проявления безгрешности при этом отсутствуют. Управляющий спросил ее: «Как там мистер и миссис Мандерс? Вот не повезло, ведь только что поженились». Хелена проявила сдержанность и не проговорилась. Подобного рода замечания – и квартира, где галстук Лоуренса свисает со спинки стула, – конечно, шокируют, но шок быстро проходит.

– Я отдыхала. Так утомительно сновать между Лондоном и деревней, – сказала она Эрнесту, когда того привел этот приятный низкорослый господин.

Первые несколько дней после автокатастрофы, когда Каролина пребывала в долгом наркотическом сне, Хелена поочередно жила то в местной гостинице, то у матери в Ледилисе. Она вела себя с осторожностью и не сказала ничего такого, что могло бы насторожить старую даму. Один раз она ночью провела мысленный разговор с Луизой: «Мама, я сама не своя из-за этого несчастного случая, не хватало мне еще переживать из-за тебя. Лоуренс мне рассказал… он считает… твоя шайка… бриллианты в буханке… скажи, это правда или нет?.. Что ты затеяла… на какие средства живешь..?»

Но если за этим нет ничего серьезного? Семьдесят восемь – возраст почтенный. Хелена раздумывала, засыпала, просыпалась и снова раздумывала. А если у нее будет удар? Она нередко скрывала от Луизы свои мысли из опасения, как бы у матери не случился удар – давний страх Хелены.

Поэтому она не сказала ничего такого, что могло бы насторожить Луизу, проявляла особую бдительность, и тут Луиза, вернувшись как-то вечером домой из больницы, объявила:

– Приходила твоя миссис Хогг.

Хелена не сумела скрыть тревогу.

– Но я отправила ее восвояси, – сказала Луиза, – и, думаю, больше никогда ее не увижу.

– Господи, мама, что ей было нужно?

– Стать моей компаньонкой, милая. Я в состоянии прекрасно обходиться одна.

– Тебя что-нибудь беспокоит, мама? Господи, ну почему ты не разрешаешь себе помочь?

– Еще чего! – ответила Луиза. – Клянусь тебе, вы все для меня – великое утешение, и, когда дети поправятся, все у нас будет великолепно.

– Кстати, – сказала Хелена, – я привезла тебе из Хейвордс-Хита подарок, на радостях, что Лоуренсу стало лучше.

Устройство для открывания банок. Луиза вытащила плетеную корзинку, в которой держала хозяйственные инструменты. Хелена прижала машинку к дверце буфета, и мать принялась завинчивать винты, твердо держа отвертку в старых пальцах.

– Жизнь прекрасна, если не расслабляться, – заметила Луиза, загоняя шурупы на место.

– Тебе это пригодится? – спросила Хелена.

– Ну конечно, – ответила Луиза. – Сейчас и опробуем. – Они открыли банку крыжовника. – Именно то, что мне нужно, чтобы открывать мои банки. Ты правильно догадалась. В тебе, милая, должно быть, есть наша цыганская интуиция, только ты ее не развиваешь.

– Ну, мама, ты просто преувеличиваешь. Согласись, в том, что я купила тебе открывалку, нет ничего сверхъестественного.

– Послушать тебя, так действительно нет.

Хелена успела воспользоваться одной из отлучек матери и проверить хлебницу. Никаких бриллиантов в хлебе не обнаружилось, равно как и в жестянках с рисом, чаем и сахаром и в прочих укромных местах на полках маленькой кладовки, где Луиза также хранила снабженные аккуратными наклейками бутылки и банки с собственными заготовками, которые время от времени обновляла.

– Джорджина не грубила тебе, не хамила? – в последний раз попытала счастья Хелена.

– Она неприятная женщина, такая уж уродилась. Не могу понять, зачем ты ей покровительствуешь. Я бы ее к себе и на порог не пустила.

– У нее была трудная жизнь. Мы ее пожалели. Не думаю, что от нее можно ждать большого вреда. По крайней мере… нет, не думаю. А ты?