— На искусственной вентиляции?! — снова перебила собеседница. — И вы будете убеждать меня, что это не коронавирус?!

— К нам с коронавирусными пневмониями не кладут, — Данилов улыбнулся, вспомнив свою недавнюю работу в восемьдесят восьмой больнице. — У нас другой профиль. Что же касается коронавируса, то мазок и кровь при поступлении взяли…

— Значит, все-таки подозреваете! — «завелась» дочь. — Так бы сразу и сказали! А то голову морочите…

— Все, что было можно, я вам сообщил, — сказал Данилов, изменив свой обычный дружелюбный тон на холодно-официальный. — Можете позвонить вечером, чтобы узнать о состоянии вашей мамы. А мне пора работать, извините.

— Вы решительно ангел, — прокомментировал Кошелев, слышавший разговор. — Я с ней столько разговаривать не стал бы. «Состояние тяжелое» — и до свидания!

— Сейчас, когда родственники не имеют возможности встретиться с врачом, так лаконично отвечать нельзя, — возразил Данилов. — Люди переживают, им хочется какой-то расширенной информации. Правда, общение с врачами нужно выстраивать в ином ключе, без хамства.

— Все складывается не так, как нужно, — вздохнул Кошелев. — Буквально возле больничных ворот мне попался навстречу ритуальный автобус. При сдаче дежурства в отделении было нечетное число больных. Первой привезли женщину, да к тому же и тяжелую во всех смыслах…

— А мне сегодня ночью воро̀ны каркающие снились, — съязвил Данилов, но Кошелев принял его слова за чистую монету — снова вздохнул и сокрушенно покачал головой.

«Однако одна примета тут четко начала прослеживаться, — подумал Данилов. — У первого принятого мною пациента будет дочь-скандалистка».

«Смотри, чтобы к этой примете не добавилась бы вторая», сказал внутренний голос, намекая на смерть Иголушкина.

«Не допущу!», пообещал себе Данилов.

Тромбоэмболия мелких ветвей легочной артерии на фоне сахарного диабета и ожирения четвертой степени относится к числу тех состояний, про которые врачи говорят: «не угадаешь, где рванет». Но Данилов постарался предусмотреть и предупредить все, что только возможно. Вроде бы его старания увенчались успехом, но окончательные выводы в реанимационном отделении делают в момент перевода пациентов. Как перевел, так можешь сказать, что вытянул человека с того света. А до тех пор все очень неоднозначно и неопределенно.

Около трех часов дня в отделении наступило затишье. Все осмотрены, все пролечены, все относительно стабильны… Можно и расслабиться ненадолго. Данилов собрался было почитать свежий номер «Анестезиологии и реаниматологии», прихваченный из кабинета заведующего отделением, но Кошелеву захотелось обсудить новость недели.

— Что вы думаете по поводу всей этой истории с сестрами Нечухаевыми? — сказал он, явно настраиваясь на долгое общение. — Лично мне кажется, что наш заведующий пытался найти в темной комнате черную кошку, которой там никогда не было.

— Почему вы так решили? — спросил Данилов, которого весьма удивил пример с отсутствующей черной кошкой.

— Да все очень просто, — Кошелев поерзал на диване, устраиваясь поудобнее. — Альбертыч, словно утопающий, хватается за любую соломинку, которая позволяет ему оправдаться. Кто бы что бы ни говорил, а летальность выше тридцати процентов — это ужас ужасный. И если у одной из медсестер в сумке находят ампулы с препаратами, которые теоретически могут привести к летальному исходу, то велик соблазн выставить ее монстром-убийцей. Ай-яй-яй, какая нехорошая женщина, повышает летальность, чтобы досадить начальству… Смешно! Честное слово — смешно!

— Лично я тут ничего смешного не вижу, — ответил Данилов. — У меня на прошлом дежурстве, ни с того, ни с сего, без каких-либо объяснимых причин пациент выдал остановку сердца на фоне введения верапамила. Я голову сломал, пытаясь понять, почему так произошло. А если допустить, что ему в капельницу незадолго до того тайком добавили ну, скажем, новокаинамида, то все встает на свои места. Кстати, дежурил я в тот день с Верой.

— Вы дежурили с Верой, у вас неожиданно умер пациент, а у Веры в сумке нашли ампулы с новокаинамидом и чем-то еще, — с готовностью подхватил Кошелев. — Разве из этого следует, что Вера убивала пациентов? Давайте не будем забывать о презумпции невиновности! Нынче у нас не тридцать седьмой год! Разве ампулы в сумке могут служить доказательством?

— А зачем ей было нужно приносить на дежурство новокаинамид, атропин и пропафенон? — Данилов пристально посмотрел в глаза собеседника. — Боялась, что у нас в отделении этого добра не хватит?

— Почему все решили, что она принесла эти ампулы? — Кошелев хитро-хитро прищурил свои маленькие невыразительные глазки. — А может она их собиралась унести?

— Зачем? — удивился Данилов. — Вот совсем не те препараты, которые крадут с работы!

— У Веры и Нади на попечении находится тяжело больная мать, — объяснил Кошелев. — Возможно им хотелось иметь дома запас лекарств на всякий пожарный случай. Он же всю жизнь проработали в реанимации и должны разбираться, что к чему… Пока «скорая» доедет, а тут все под рукой.

— Тогда им нужно иметь дома кардиограф, потому что без ЭКГ невозможно понять, что это за пароксизм…

— А кто вам сказал, что у них его нет? — Кошелев торжествующе посмотрел на Данилова. — Может, у них и кардиомонитор дома стоит?

— Угу! — хмыкнул Данилов. — А еще дефибриллятор и эхокардиограф… Может, спустимся с небес на землю, Алексей Алексеевич, и посмотрим на все с точки зрения здравого смысла? Первое — в отделении невероятно высокая летальность. Второе — смерть некоторых пациентов не укладывается в понимание. Третье — у некоей медсестры в сумке нашлись ампулы с сильнодействующими препаратами. Четвертое — вместо того, чтобы признаться в том, что она собиралась унести ампулы домой, Вера устроила скандал с немедленным увольнением, и ее сестра уволилась следом за ней… Стоят ли три несчастные ампулы таких жертв? Если бы она призналась, что украла их, ей ничего не было бы. Там ущерба-то на полтинник! Ну, максимум, Денис Альбертович пожурил бы ее и все на этом закончилось. А они обе уволились. Это вас не наталкивает ни на какие размышления?

— Обиделись и уволились! Я бы на их месте сделал бы тоже самое.

— Ну не знаю… — Данилов развел руками. — По мне так не повод для увольнения. Пойдем дальше? Пятое — у Ирины Константиновны ничего не пропадало, а пропафенона в отделении, насколько мне известно, вообще нет.

— Если у нас нет пропафенона, то это еще не означает, что его нет в других отделениях, — упрямился Кошелев. — Может она выпросила его в кардиореанимации и остальные препараты тоже оттуда? Вы можете думать все, что угодно, но я считаю, что Веру с Надеждой обидели незаслуженно. Признаюсь честно — после этого случая мне стало некомфортно здесь работать. А ну как завтра меня в чем-то обвинят?!

— Есть в чем? — улыбнулся Данилов.

Кошелев шутки не понял — насупился и демонстративно уставился в окно, за которым не было ничего интересного, только два голых деревца и соседний корпус.