социологу Т.И. Заславской выпала сомнительная честь научно обосновать эту разрушительную идею. Смысл которой заключался в том, чтобы сермяжную деревню двинуть к городскому комфорту, а не наоборот — комфорт нужно нести в село: твёрдые дороги, школы, медицинские и образовательные учреждения, коммунально-бытовое обслуживание. В семидесятые годы это так и намечалось. К примеру, на Среднем Урале с помощью предприятий-шефов облагораживали сельские поселения, при животноводческих комплексах открывали медицинские кабинеты, магазинчики, сауны, строились дороги, подъездные пути к фермам, производственным помещениям. Но финансы уже начали петь романсы. Село с её социальными запросами стало в тягость государству. Вот тогда и выплыла концепция неперспективных деревень.

Уже после свержения советской власти новые властители, обвинив своих предшественников в обнищании села, придумали лукавую формулу «оптимизации». Звучит заманчиво. Оптимизировать — значит улучшить, добиться желанного результата при наименьших затратах. В действительности, оптимизация привела к массовому закрытию малокомплектных школ, больниц, почтовых отделений, автобусных маршрутов, заготовительных пунктов потребкооперации.

Вышло по пословице — не мытьем, так катаньем. Уход деревни с лица земли продолжился. Нарушилось равномерное расселение. Гигантские площади становились сиротскими, если на них не ступает нога хлебопашца и животновода.

Беседу с Татьяной Ивановной Заславской я не стал предлагать редакции. Потому что я сам ещё не сформировал своё отношение к её социологическим выводам, не мог разобраться, в чем их подлинная научная ценность. А делать механическую запись интервью, без его осмысления, не хотелось. Меня смущало вот ещё что: каким образом социологический опрос мог определить дальнейшую судьбу аграрных поселений? Неужели сами сельские жители массово изъявляли желание расстаться с родовыми гнездами и перебраться ближе к удобствам городской жизни? Наверное, социологические исследования Т.И. Заславской имели заданную цель, чтобы оправдать снижение инвестиций в сельскую инфраструктуру.

1986 год был для меня напряжённым по работе и тревожным в личной жизни. Родители-старики проживали в Бузулуке — в трех часах езды до Куйбышева (теперь Самара) на поезде. Рядом никого из детей не было. Как-то позвонила старшая сестра, сказала, что у отца инсульт. Слабый, но тревожный как предвестник более сильного удара. Как раз в это время в Куйбышеве скоропостижно скончался мой коллега — собкор «Советской России» Анатолий Васильевич Бочкарёв.

Это был журналист, прошедший огни и воды, беспощадно критикующий глупость и самодурство, лакейство и лицемерие. В ту пору он был одним из самых сильных собкоров «Совраски», как называли между собой тогда, да и сейчас, газету «Советская Россия». До Куйбышева Анатолий Васильевич представлял «Совраску» в Ставрополе и жил на одной площадке со вторым секретарем крайкома КПСС М.С. Горбачёвым. Неуживчивый, щетинистый собкор был поперёк горла будущему генсеку. Газетные критические материалы журналиста портили благостную картину экономической и социальной жизни Ставрополья, которую отражали власти края в своих реляциях в Москву. Терпеть такого «очернителя» Горбачёв не стал. Вскоре Анатолия Васильевича подловили на банальном выпивоне и потребовали от редакции принять меры. Бочкарёва перевели в Куйбышев, где он, не изменяя себе, честно работал да самой кончины.

О том, что не стало Анатолия Васильевича, я узнал из телефонного звонка заведующего отделом корреспондентской сети газеты Григория Орловского. Подумав, предложил ему: «Куйбышев не может быть долго без собкора, переведите меня туда. Рядом с Куйбышевым живут мои престарелые родители. Им нужен догляд».

Орловский в тот же час переговорил с главным редактором В.И. Чикиным, и тот не возражал. Но на редколлегии, где стали обсуждать этот вопрос, заартачился ответственный секретарь Александр Яковенко. «Не нужно идти на поводу собкора, — прокуренным голосом сипел он. — Он хорошо начал в Новосибирске, пусть осваивается и дальше. А родители… У всех родители. Нечего ими прикрываться». В общем, Яковенко переубедил Чикина.

Меня такой оборот дела не то что обидел, но заставил подумать: что же дальше? Оставить стариков в одиночестве я не мог, забрать к себе в Сибирь, значило сократить и так уж недолгую их жизнь. Через день я позвонил в Куйбышев главному редактору областной газеты «Волжская коммуна» Петру Архиповичу Моторину. Объяснил, что к чему, и спросил, есть ли у него какие-нибудь вакансии? Вскоре Петр Архипович сам перезвонил мне и сказал: «Мне нужен заместитель. Первый секретарь обкома не возражает против твоей кандидатуры. Приезжай».

ХХХ

Итак, я снова оказался в Куйбышеве, где два с половиной года представлял газету «Труд», а теперь возвращался сюда в новом для себя качестве. Не знаю, почему Петр Архипович, подбирая себе заместителя, остановил свой выбор на мне. В ту пору в редакции «Волжской коммуны» работали опытные авторитетные журналисты. Отдел партийной жизни редакции возглавлял Владимир Петрович Шикунов — выходец из «Труда». На отделе культуры сидел Евгений Николаевич Жоголев — очень своеобразный человек, готовый спорить до хрипоты даже по ничтожному поводу.

«Пехоту» редакции составляли бойкие перья — Юрий Миганов, Иван Болкунов, Светлана Игошина, Юрий Гибш, Валентина Неверова, Татьяна Воскобойникова, художник-иллюстратор Юрий Воскобойников, фотокорреспонденты Николай Никитин и Юлия Рубцова. Я понимал, что мне, «инородцу», будет трудно на первых порах быть их начальником. Особенно болезненно воспринимали они элементарную правку материалов. И мне приходилось терпеливо, даже ласково убеждать, почему нужно писать так, а не эдак.

Однажды ко мне в кабинет с решительным намерением поругаться зашел Евгений Жоголев: «Коля, имей в виду, у нас принято так: вассал твоего вассала не твой вассал». Я сразу смекнул, в чем дело. Накануне я попросил корреспондента отдела культуры Светлану Игошину подготовить материал о работе сельских клубов: почему эти очаги культуры не горят, а чадят? Посоветовал ей на выходные съездить в какое-нибудь село, вечером пообещаться с деревенским людом, набраться живых впечатлений. Но предупредить об этом Евгения Николаевича забыл. И вот такая самолюбивая реакция…

Зарождавшийся мелкий конфликт быстро уладили, скрепив мир крепким рукопожатием. И я о нём не забыл лишь потому, что он заставил меня задуматься о взаимоотношениях со своими коллегами. Журналистский коллектив особый. В нем «табель о рангах» ничего не значит. Тебя ценят и уважают не за должность, а за творческое умение, независимый и в то же время уживчивый характер.

«Волжская коммуна» в ту пору была одной из лучших ежедневных газет Поволжского региона. Очевидно, благодаря главному редактору Петру Архиповичу Моторину и его предшественникам. Замечу, что Моторин не был профессиональным журналистом, по образованию он агроном. Но у него было особо ценное для редактора чутьё. Он, может быть, не всегда знал,